— Да как я тебя обращу? — возмутилась Бонни. — Ни талисманов, ни амулетов, ни травок волшебных! Если так невтерпеж, кувыркнись через пень, но ни хера не выйдет, обращение оборотня — ритуал серьезный, это тебе не порчу навести.

— Оборотень, — прошептал Эндрю. — Святой Михаил — оборотень. Ну ни хуя ж себе дела творятся!

— Да тихо ты, долбоеб! — шикнул на него Мэтью. — Увидят — убьют, мы с тобой уже столько тайн узнали, что за одну десятую убивают только так!

— Ой, бля… — огорчился Эндрю.

Чудо-пес подошел к трухлявому пню, на который указала Бонни, и перепрыгнул через него. Ничего не произошло.

— Неправильно прыгаешь, — сказала ему Бонни. — Надо не просто прыгать, а перекувырнуться в воздухе через спину.

Пес нечленораздельно прорычал нечто печально-обиженное. В его интонации явственно читалось, дескать, я тебе акробат и не мифическая обезьяна, чтобы в воздухе кувыркаться. Я, дескать, собака, а собакам такие движения не свойственны.

— Горе ты мое, — вздохнула Бонни. — Ну что с тобой будешь делать… Ну, давай попробуем вместе.

Следующие несколько минут они занимались совершенно безумным делом. Пес вставал перед пнем, припадал мордой к земле, а зад оттопыривал, как сука перед случкой, Бонни хватала его за задние лапы и пыталась перебросить его толстую жопу через пень, но ничего не получалось, потому что пес был большой и тяжелый, а Бонни — женщина некрупная, хоть и жилистая. Не хватало у нее сил, пес заваливался то вправо, то влево, и кувыркался не через пень, а через пустое место. Никакого превращения при этом, естественно, не происходило.

— Может, поможем? — прошептал Эндрю.

Мэтью ничего не ответил ему, только ткнул в бок, дескать, никшни и затаись, коли жизнь дорога.

— Господи, помоги рабе твоей ведьме праведной, — прошептал Эндрю.

Понял, что только что сказал, и начал глупо хихикать. Мэтью отвесил ему подзатыльника. Бонни, очевидно, услышала какой-то шум, замерла и стала прислушиваться. Но монахи затаились, и она решила, что послышалось.

Мудрые люди говорят, что если заниматься каким-нибудь делом достаточно долго и упорно, то рано или поздно что-нибудь получится. И правило это распространяется не только на обычные повседневные дела, но и на всякую извращенную херню, какая нормальному трезвому человеку не придет в голову никогда и ни за что. Если, например, маленькая рыжая женщина примется кувыркать через пень большую серую собаку, и будет делать это упорно и неустанно, то рано или поздно все у нее получится. Так и вышло.

— Фу, наконец-то, — сказал Мелвин Кларксон, отряхиваясь. — Я уже заебался.

— Ты долбоеб неуклюжий, — сказала ему Бонни. — Неужели трудно было помочь хоть чуть-чуть? Я тебе не грузчик такую животину ворочать.

— Кувыркательные движения собакам не свойственны, — сказал Мелвин. — А если бы ты не пиздела и не стонала, давно бы уже обратила меня и не устала бы совсем. Ленивая ты девка, Бонни.

Бонни нахмурилась, уперла руки в бока и сказала:

— Если бы не колдовство этой ленивой девки, ты бы, мудак, до сих пор по лесам бегал бы. Так что заткни ебальник и не пизди, а вырасти лучше одежду, чтобы голым не ходить, а то замерзнешь.

Мелвин опустил взгляд и увидел, что голый.

— Не понял, — сказал он. — Бонни, что значит вырастить одежду?

— То и значит, — ответила Бонни. — Ты же оборотень, тебе должно быть похуй что выращивать: шерсть или одежду. Или перья, как этому дракону. Я уже заебалась тебе одежду наколдовывать.

— Но я не умею! — воскликнул Мелвин. — Шерсть — она как-то сама собой отращивается, а управлять процессом я не умею.

— Ну и дурак, — сказала Бонни. — Дракон умеет, а ты не умеешь. Долбоеб.

— А причем здесь дракон? — не понял Мелвин.

— Он тоже оборотень, — объяснила Бонни. — Я смотрела, как вы грызлись, у тебя и у него плоть устроена одинаково, вы однотипные оборотни. Только он умный, а ты дурак.

Мелвин насупился и спросил:

— Почему это я дурак?

Он хотел, чтобы вопрос прозвучал грозно, но не получилось. Очень трудно быть грозным, когда ты голый. Вот и на Бонни его попытка не произвела ни малейшего впечатления.

— По жизни дурак, — сказала она. — Ты когда псом оборачиваешься, речь утрачиваешь напрочь, а дракон в любом облике разговаривает, как человек. Ты когда дерешься, прешь напролом, как мудак, а дракон соображает, когда надо драться, а когда лучше убежать. А когда дракон отращивает новый член взамен откушенного, он сразу перьями покрывается, а у тебя шерсть растет только там, где ни разу не откусили. Дурной ты оборотень, недоделанный.

— Гм, — сказал Мелвин.

Бонни подошла к нему и потрепала по плечу.

— Да не расстраивайся ты, — сказала она. — Я не в обиду говорю, а чтобы ты понимал. Одежду я наколдую, только лучше сначала, наверное, снова принять облик как на иконе. А то узнает кто в лицо, не дай бог… Бенедикт, например…