Там обитали эолийские греки, и он оставался довольно незначительным городом вплоть до эпохи Александра Великого и даже до времени римского господства, как мы видим из того факта, что Ретий, Сигей и Ахиллей, хотя и расположенные на расстоянии от 3 до 4 миль до него, все были независимы от Илиона [842]. Однако тем не менее он приобрел важность из-за связанного с ним легендарного благоговения, поскольку это было единственное место, когда-либо носившее священное имя, которое обессмертил Гомер. У Афины был свой храм в Пергаме Нового Илиона, и ее почитали как богиню-покровительницу города, точно так же, как почиталась она и в Пергаме гомеровского Илиона. Илионцы считали, что, когда их город был захвачен войсками ахейцев, он не был полностью разрушен, но всегда оставался обитаемым и никогда не прекращал существовать [843]. Доказательства, которые приводили сами илионцы для отождествления их города с древним, были, как замечает Грот [844], такими свидетельствами, которые мало кто в то время собирался оспаривать, и, в сочетании с единством названия и общего месторасположения, видимо, никто их и не оспаривал – за исключением Деметрия из Скепсиса и Гестиеи из Александрии-Троады, которые из простой ревности и зависти начали оспаривать всеми признанное отождествление и о которых у меня сейчас будет случай поговорить.

Полемон был уроженцем Нового Илиона и оставил описание своего города. Он жил в конце III – начале II века до н. э., и поэтому был старше Деметрия из Скепсиса. Полемон обратил внимание на существование в Новом Илионе такого же алтаря Зевса – хранителя домашнего очага, как тот, на котором был убит Приам, а также такого же камня, как тот, на котором Паламед учил греков играть в кости [845]. Гелланик, родившийся в день морской битвы при Саламине (480 до н. э.) и, следовательно, современник Геродота, написал особый труд о Трое (под названием ), где он свидетельствовал о тождестве Нового Илиона с гомеровским; Страбон (или, скорее, Деметрий, которому он следует) необоснованно приписывает ему неуместную пристрастность в пользу илионцев [846].

Геродот пишет, что Ксеркс во время своей экспедиции в Грецию, «желая осмотреть кремль Приама, поднялся на его вершину. Осмотрев кремль и выслушав все рассказы о том, что там произошло, царь принес в жертву Афине Илионской 1000 быков. Маги же совершили [местным] героям жертвенное возлияние. После этого ночью на войско напал страх. А с наступлением дня царь продолжал поход, оставив на левой стороне города Ретий, Офриней и Дардан (город, пограничный с Абидосом), а справа – тевкрские Гергифы. Дойдя до Абидоса…» [847]. В Новое время те, кто оспаривает отождествление Нового Илиона с гомеровской Троей, по большей части считали, что то место, которое Геродот называет Пергамом Приама, должно быть отлично от Нового Илиона; однако, как справедливо замечает Грот [848], упоминание илионской Афины говорит о том, что это одно и то же.

Экенбрехер [849]остроумно заметил, что «Геродот не мог не отождествлять эолийский Илион с гомеровским городом, ибо в книге I, гл. 5 он называет последний просто «Илион» безо всякого эпитета, точно так же, как мы обозначаем современный Рим и Рим древних римлян одним и тем же названием. Это, – пишет он, – кажется очевидным, когда мы сравниваем этот пассаж, где историк говорит, что персы ведут отсчет своей вражды к грекам еще со взятия Илиона, с пассажем из книги II, гл. 10. Мы также видим, – продолжает автор, – что Ксеркс считал Илион своего времени (Илион Геродота, Гелланика и Страбона) гомеровским Илионом, поскольку нам говорят (VII. 43), что он взошел на Пергам Приама, и царь не мог считать, что он расположен где-либо, кроме Илиона».

Дальнейшее доказательство того, что думали люди по поводу отождествления древней Трои с Новым Илионом, дает нам Ксенофонт, который сообщает, что лакедемонский адмирал Миндар в то время, как его флот находился в Абидосе, сам отправился в Илион, чтобы принести жертву Афине, и увидел оттуда морское сражение между эскадроном дорийцев и афинян вблизи берегов у Ретия [850].