Относительно этого мы должны сказать: если действительно эти слова следует понимать как приказание никогда не строить Трою заново как условие победоносного величия Рима, то суждение Горация, безусловно, можно было бы выразить, сказав, что она никогда не перестраивалась, то есть что на месте гомеровской Трои никогда не было человеческого жилища; и что это место, таким образом, отличается от того, на котором во времена Горация стоял большой и процветающий город Илион. Однако слова Юноны не обязательно понимать так, что они содержат именно это условие. Их можно объяснить и так: это не запрет строить вообще на месте Трои Приама, но просто предписание не делать этого, предков не в меручтя (ne nimium pii)и с преувеличенной уверенностью в прочности силы Рима. Действительно, я полагаю, что, учитывая обстоятельства, мы должны сказать, что Гораций хотел, чтобы его поняли так: поскольку если бы он считал, что условием величия Рима является именно то, чтобы на месте Трои Приама никогда больше ничего не строили, то любой мог бы сделать из этой оды вывод, что либо Юнона произнесла ложное пророчество, или что, перестраивая Трою, Рим уже веками работал на свою собственную погибель; ибо, согласно всеобщему убеждению, а также мнению наиболее выдающихся людей, на месте Трои Приама стоял город Троя, который римляне веками с изобильной щедростью старались поднять до самого цветущего состояния. Таким образом, мы можем объяснить слова Горация только так, что он хотел осудить неумеренноепочтение к предкам и т. д., которое выражалось в восстановлении Трои, а не еевосстановление вообще. Светоний, возможно, дает нам объяснение того, почему поэт говорит это в столь выразительных словах. Он говорит нам, что незадолго до убийства Цезаря фактически ходили упорные и широко распространенные слухи, что он собирался перенести центр тяжести Римского государства в Илион [1028]. Насколько это подходило римским вкусам (или, скорее, было излюбленной идеей некоторых императоров), мы видим из того факта, что позднее Константин Великий перед тем, как основать Константинополь в Византии, с полной серьезностью выбрал окрестности Илиона в качестве своей новой столицы [1029]. Такие планы могли носиться в воздухе и во время Августа и могли вынудить Горация, который считал их погибельными, выразить свое мнение в такой резкой форме [1030]. Что касается всего остального, то сторонники Бунарбаши совершенно упускают тот факт, что никто в Риме никогда, ни в какую эпоху не думал о постройке Трои вне Нового Илиона на каком-либо месте, которое считалось идентичным с Троей Приама в противоположность Новому Илиону. Таким образом, Горацию и на ум не могло прийти предупреждать против такихпланов.

Как и Горация, Эсхила [1031]также совершенно несправедливо приводят в доказательство против Нового Илиона. Он не говорит ничего больше, как то, что Троя была разрушена и место, где она находилась, опустело [1032]и что Афина захватила троянскую землю во владение, как часть добычи для детей Тесея [1033]. Если мы предположим, что под этим имелась в виду только часть троянской земли, то из этого не следует, что надо считать эту землю, как полагает Велькер, исключенной из всякого мирского пользования (и поэтому на ней и не должны были строить дома). И какая это была часть троянской земли? Действительно, Велькеру весьма точно известно, что это была область Бунарбаши, но он не поясняет, как он об этом узнал.

Сторонники теории «Троя—Бунарбаши» мало что могут извлечь из Эсхила, и столь же мало могут они извлечь и из «Фарсалии» Лукана [1034]. Вполне очевидно, что Лукан заставляет Цезаря посетить Илион его времени и считает его гомеровским городом. В этом едва ли оставляет какое-либо сомнение стих:

Бродит он также вокруг развалин прославленной Трои, —

поскольку на троянском побережье существовал только один город, именовавшийся Илионом или Троей, и никакого другого города с таким названием не было. Однако вполне очевидно, что Цезарь не мог найти здесь руины древнегоПергама и стену Феба-Аполлона, и это столь же мало имеет отношения к делу, как те деревья и кусты, которые росли на Пергаме, как и теперь растут на Акрокоринфе и многих других акрополях, в то время как город, относящийся к нему, живет и продолжает носить свое древнее имя. Вспомним также торжественный обет Цезаря, сделанный на священной земле [1035]:

Я вам народ возвращу! Благодарность Авзонии снова
Стены фригийцам вернет, и Пергам возвеличится римский!
Лукан об этом обещании говорит

[1036], что оно было исполнено:Стал перед ним возносить не напрасныеэти обеты.