– Нет… да… благодарю вас, – принял он предложение и последовал за ней в комнаты. – Я хочу сказать, что нет, еще не поздно и я с удовольствием выпью чашку.

В маленькой гостиной все было совершенно так, как в прошлый его визит: тесно заставлена, такое же узкое окно, истертый посередине ковер, сборная мебель, обстановка, лишь немного украшенная тем, что осталось от дома на Белгрейв-сквер: картина, изображающая дуврские холмы, небольшая бронзовая скульптура лошади да несколько вышитых подушек.

Элинор позвонила и, когда вошла горничная, попросила принести чай – с любезностью, на которую по отношению к слугам способны немногие женщины. Драммонд не мог сейчас вспомнить, обычная ли это манера поведения или что-то новое, появившееся в силу стесненных обстоятельств вдовы. Но, как бы то ни было, теплота ее обращения странно согрела Мику, а вынужденная любезность тронула его сердце новой печалью.

Элинор стояла у каминной полки, глядя на огонь – вернее, на то место, где он должен гореть, но было еще слишком рано по сезону держать камин зажженным целый день, особенно для тех, кто должен был очень бережливо обращаться с углем.

– Надеюсь, вы обо мне не беспокоитесь? – спросила она тихо. – В этом нет никакой необходимости, уверяю вас.

– Я пришел не просто потому, что беспокоюсь о вас, – сказал он, прямо отвечая на ее взгляд.

Она опять покраснела. Казалось, кровь залила ее лицо темной волной.

И снова Драммонд почувствовал, что выдал свои чувства. Он знал, что они написаны у него на лице, и понятия не имел, как их скрыть.

– Как продвигается дело об убийстве? – быстро спросила Элинор. – Успешнее, чем прежде?

Она сменила тему разговора, избегая того, о чем оба они молчали, и, однако, бывшего столь очевидным, будто все слова уже были сказаны и услышаны. Драммонду это не понравилось, и в то же время он странным образом почувствовал себя благодарным ей.

– Нет, нам не стало известно больше, чем в прошлый раз, когда я был здесь, – вздохнув, ответил Мика. – Питт решительно убежден, что это не жена или ее любовник, но, полагаю, он ошибается.

– Но почему вы думаете, что это они убили? – спросила Элинор, садясь и тем самым позволив ему сделать то же.

– Как ни трагично, все же это, скорее всего, именно так. Другая версия связана с делом об убийстве на Фэрриерс-лейн, но оно было закрыто пять лет назад. Элинор…

Она взглянула на него и глубоко вздохнула, словно собираясь что-то сказать.

– Элинор, меня, честное слово, не особенно волнует это дело, да и никакое другое тоже. За последнее время оно постепенно потеряло для меня важность…

– Сожалею, но надеюсь, что у вас пройдет такое настроение. Нам всем иногда тягостно и скучно. Привычные вещи надоедают. Может быть, вам уехать из Лондона? Подумайте о возможности несколько дней отдохнуть. Может быть, даже неделю или две…

Драммонд мог многое сказать ей по этому поводу. Он не оставил бы свой участок на Боу-стрит, пока расследование не закончено. Убийство судьи было чрезвычайно важным делом. Да, он не очень тревожится об этом – просто не может сделать эту работу лучше Питта; напротив, тот справится лучше. Кроме того, он не хочет беспокоить своими упадническими настроениями дочерей, которые надеются, что он поселится у кого-нибудь из них. Однако две недели, проведенные под крышей того или другого зятя, не будут спокойны – ему вряд ли придется по душе положение то ли гостя, то ли приживальца в чужом доме, не чувствующего настоящей независимости. В гостинице же ему будет скучно и тоскливо, а одинокие осенние прогулки по холмам никак не поспособствуют разрешению его трудностей.

И Драммонд сказал ей все как есть.

– Мои настроения не имеют ничего общего ни с пребыванием в Лондоне, ни со смертью судьи Стаффорда. Все эти обстоятельства только обострили понимание того, что я должен сделать.

В лице Элинор промелькнул испуг, который мог означать что угодно. У него внутри похолодело, но он все говорил и говорил, ужасаясь мысли, чтоона может ответить, и все-таки решив сказать все теперь же, ни о чем не умалчивая. Драммонд знал, что может испытать еще б ольшую боль, чем предполагал раньше, но он не был трусом.

Элинор ждала, понимая, что не сможет его ни в чем разубедить.

– Я должен сказать, что мое счастье и покой зависят только от вас, – Драммонд почувствовал, как к его лицу жаркой волной прихлынула кровь, – и хочу знать, можете ли вы оказать мне честь и стать моей женой.

Он не успел еще договорить, а отказ уже ясно выразился в лице Элинор, хотя глаза ее стали несчастными.

– Для меня это было бы большой честью, Мика, но вы должны понять, что я не могу принять ваше предложение.

– Почему? – Он услышал свой голос словно издалека и возненавидел себя за то, что ему не хватает чувства собственного достоинства, за столь незрелое поведение, словно он ребенок и хочет переспорить ее и поставить на своем. Почему он так тщеславен, что вообразил, будто ее благодарность и присущая ей доброта сродни любви?

– Вы знаете ответ, – тихо и страдальчески ответила Элинор.