– Возможно, если бы мы не якшались с чужеземцами, – колко заметила Ада, – то бы не заражались их болезнями. Человеку лучше всего оставаться там, где по воле Божьей он родился, – это во-первых. Во-вторых, половина всех неприятностей в мире исходит от людей, которые являются иноземцами.

– Однако же Ее Величество очень дорожила им, – непоследовательно возразила Шарлотта.

– Кем? – ошеломленно спросила Кэтлин.

– Мистером Дизраэли, моя дорогая, – объяснил О’Нил. – Но мне кажется, что мисс Питт просто нас дразнит.

– Я никогда и не сомневалась, что они умны. – Ада прямо-таки гвоздила Шарлотту проницательным взглядом. – Но это не значит, что мы хотим видеть их у себя дома. – Она невольно содрогнулась от едва заметного чувства отвращения, такого острого, что его можно было принять за страх.

Кэтлин взглянула на Шарлотту, словно извиняясь.

– Извините, мисс Питт. Уверена, что бабушка не так непримирима, как может показаться. Мы рады всем людям, если они настроены по-дружески, – и надеюсь, вы тоже сочтете себя нашим другом.

– Я очень бы хотела им быть, – быстро ответила Шарлотта, хватаясь за предоставленный ей шанс. – Это так любезно с вашей стороны, особенно учитывая мои замечания, которые, возможно, не слишком хорошо взвешены, должна признаться. Но у меня имеется склонность говорить то, что я думаю, от всего сердца, не сообразуясь с головой. Мне так понравилась игра этого пианиста, что я бросилась на его защиту, хотя это было совсем не обязательно.

Кэтлин улыбнулась.

– Я очень хорошо вас понимаю, – сказала она тихо, чтобы ее не услышала бабушка. – Он моментально перенес меня в более высокие сферы и заставил думать о благородных вещах. И это заслуга не только композитора, но и исполнителя тоже; он выразил музыкой мои мечты.

– Как хорошо вы это сказали! Я обязательно продолжу наше знакомство, если у меня будет такая возможность, – искренне сказала Шарлотта.

Впрочем, она ни на секунду не забывала о необходимости узнать побольше о Кингсли Блейне. О том, каким он был человеком и действительно ли собирался оставить такую добрую, чувствительную и импульсивную женщину ради Тамар Маколи, зная, во что ему это обойдется. Или же он был просто слаб и, идя на поводу страстей, сам поставил себя в безвыходную ситуацию, не имея сил оставить ни ту, ни другую? Как удивительно, что его любили, и так самозабвенно, обе эти необыкновенные женщины… Он, наверное, был невероятно обаятельным. Необходимость представить его в объективном свете, глазами, не ослепленными любовью, все более возрастала. Может быть, если она попадет в дом Кэтлин О’Нил, то получит возможность поговорить с Проспером Харримором? Лицо у него умное, взгляд проницательный, хотя и настороженный. Кингсли Блейн являлся отцом его внучки… Но Шарлотта понимала, что такого человека нелегко заманить в ловушку и очаровать. Взгляд, брошенный им на Девлина О’Нила, предполагал приязнь, умеющую видеть недостатки. Он, очевидно, смотрит на вещи в менее эмоциональном ключе и обладает способностью быстро распознавать опасность.

Вернулся пианист, и началось второе отделение концерта. Шарлотта ни разу больше не вспомнила о Кингсли Блейне, его семье или смерти Сэмюэла Стаффорда. Страстный, лирический, универсальный голос фортепиано заставил ее забыться и унестись вдаль на крыльях музыки.

Потом О’Нилы и Харриморы вступили в разговор с другими знакомыми. Проспер углубился в дискуссию с человеком, у которого был величественный и важный вид банкира из крупной коммерческой фирмы, а бабушка с огромным вниманием прислушивалась к тому, что говорила ей худая пожилая женщина, пустившаяся в пространную беседу, и не потерпела бы вмешательства в этот разговор. Один раз Шарлотта поймала понимающий, проницательный взгляд Кэтлин и улыбнулась в ответ, но это был один-единственный раз, и Клио с Шарлоттой покинули дом, так с ними и не поговорив.

Мика Драммонд стоял у окна в кабинете и глядел вниз на улицу, где переругивались двое мужчин. Окно было заперто на задвижку из-за порывистого холодного ветра, дождь барабанил в оконную раму и стекал ручьями по стеклу, и он не мог расслышать их голоса. Все сейчас было далеко-далеко от него, все теряло былую важность. Драммонд должен был признаться самому себе, что смерть судьи Стаффорда также тревожит его все меньше с каждым днем. А ведь он должен был принимать ее близко к сердцу. Стаффорд слыл хорошим человеком, совестливым, почтенным, преданным делу. А даже если и не так – ни один порядочный человек не может примириться с убийством. Рассудок говорил Мике, что он должен негодовать; и действительно, часть его сознания восставала против бессмысленности преступления, против посягательства на священный дар жизни, против боли, приносимой смертью…