«И еще ты кое-что упускаешь из виду, старина! Ты веришь своему сердцу, потому что Оливия, как тебе кажется, передавала твое отношение к войне и к любви. Она заморочила тебе голову своими красивыми словами. Поработай головой! Своего убийцу ты не найдешь ни в море, ни в тех ответах, которые дают тебе люди. И в памяти Рейчел Марлоу ты ничего не найдешь, так и запомни. Ты найдешь их в черном и белом или навсегда оставишь эту затею!»

– А как же одежда на пустоши? – вслух спросил Ратлидж, слушая крики чаек, которые перекрывали его голос.

«Кто-то раздел мальчишку, только и всего. А зачем раздевать труп? Чтобы его не опознали».

«Нет, родные узнали бы мальчика все равно… Одежду сняли совершенно по другой причине. Не для того, чтобы помешать опознанию, а чтобы сбить со следа».

«Сбить со следа? Неужели ты думаешь, что мать не узнала бы труп мальчика? Голый он или одетый, целый или сгнил, она бы его непременно узнала!»

«А если нашли одежду, но не мальчика…»

«Она бы и одежду узнала тоже!»

Ратлидж вздохнул:

«Верно. Так зачем раздевать мальчика, а затем прятать одежду, предварительно завернув ее в брезент? Чтобы одежда как можно дольше сохранялась, а не гнила. Убийца, наоборот, хотел бы, чтобы одежда истлела как можно скорее. Ну ладно, так кто раздел труп? Как только я узнаю ответ на свой вопрос, я пойму все. И при чем здесь стихи о фиалках? «Фиалки – на память…» Вряд ли кто-то из родных забыл бы несчастного ребенка!»

Значит, ему придется выбирать одного из двух. Кто – Николас или Оливия? В конце концов придется разбить сердце Рейчел или ранить себя самого, лишив утешения, какое дарила ему поэзия Оливии в кровавом ужасе войны…

Ратлидж подобрал несколько камешков и стал бросать их в воду. Он наблюдал, как камешки прыгают по поверхности воды, а потом ускользают в глубине. Точно так же подпрыгивают и ускользают найденные им доказательства. Они могут относиться к обоим подозреваемым… Одно он знал твердо. Речь идет либо об одном, либо о другой. Они не действовали вместе, заодно. И он знал… Господи, помоги! – он догадывался, кто из них убийца.

Возвращаясь в рощу, он встретил у опушки старуху. Она стояла и смотрела на дом, как будто что-то выискивала в его тенях, но больше не находила того, что ей нужно было, в Тревельян-Холле. Хотя мысли Сейди иногда блуждали в потемках, она знала гораздо больше, чем говорила ему… В последнем Ратлидж не сомневался. Просто она, возможно, сама не догадывалась о том, что ей известно…

Когда он поднялся на возвышенность и зашагал в ее сторону, Сейди развернулась и посмотрела на него в упор. Сначала Ратлиджу показалось, что она уйдет, скроется, не желая отвечать на его вопросы. Но Сейди ждала его, нерешительно передергивая плечами.

– Славный вечер, верно? – спросил Ратлидж, пытаясь для начала определить, можно ли с ней сегодня разговаривать. – Кто же сегодня бродит по парку? Чьих духов вы видите?

– Я вижу мисс Розамунду; она рыдает. Гончие Гавриила нюхают дымовые трубы, их большие лапы барабанят по крыше, как градины. Нюхают, смотрят, ищут. Ночью они учуют добычу и завоют… Хорошо, что я в то время буду лежать у себя дома, в постели.

Гончие Гавриила… Старуха часто упоминает их, когда разум подводит ее.

– Вы видели гончих Гавриила, когда атаковала легкая кавалерия? [7]– спросил Ратлидж. – Вы слышали, как они воют и носятся по полю в грохоте канонады?

– Да ведь меня в тот день там не было! Я работала в госпитале и ждала смерти. Но я слышала, как они воют. Русские были язычниками, не лучше турок. Проклятым язычникам нечего терять, потому что у них нет души.

– Нет души? А мне казалось, что турки, погибшие в бою, попадают в рай.

– В рай? Тьфу! Они называют раем место, где много холодной воды, где пляшут девицы легкого поведения, где вино льется рекой, погружая в забвение! Не слишком великая награда за веру. Бесконечный разврат и греховность – вот что это значит. Но для гончих подходит. Лучшего они не знают!

Ратлидж спросил:

– Кто такие здешние гончие Гавриила, которые рыщут в Тревельян-Холле?

– Они ничем не отличаются от остальных, – ответила Сейди, отвернувшись от дома и заглянув Ратлиджу в лицо. – Язычники.

– Протестанты? Католики?

– Ни те ни другие, в том-то и дело, понимаете? Некрещеные души, которых не заполняет ничего, кроме зла. В них тьма, а не свет.

Ратлидж задумался. Оливия и Анна были близнецами. Неужели Сейди намекает на то, что одну из девочек не окрестили как положено? Что, когда два младенца отчаянно вопили у купели, одну из них окрестили дважды, а вторую – ни разу?

– Оливию и Анну крестили… как полагается? – осторожно осведомился он.

Сейди посмотрела на него так, словно он сошел с ума.

– Думаете, мисс Розамунда позволила бы поступить иначе? Конечно, их крестили. Я при том присутствовала. Смотрела, как младенцев передавали старому священнику – по одному. На крестильном платьице мисс Оливии была голубая ленточка, а у мисс Анны – светло-зеленая. Чтобы не перепутать!

Зеленая лента?! Крестильное платьице? Нет, непонятно…