Нэллэи спала. Литто сидел рядом с ней. Очнулся и настороженно смотрел на Кэрфи. Кэрфи тоже проснулся, подобрал упавший меч Фэрраса и со злостью сверлил взглядом молодого воспитанника Фэрраса. Гэл понял, что вернулся вовремя. Шилла присела рядом с Литто, приказала ему лечь. На повязке вновь выступила кровь.

Гэл тихо шепнул Кэрфи, проходя мимо:

— Иди за мной…

Кэрфи не посмел ослушаться нодийца.

Гэл подбросил дров в камин и ушел на кузницу. Кэрфи догнал его и сразу же бесцеремонно спросил:

— Что?!

— Помоги мне. Нужно разжечь огонь в кузнице… Почистить коней, напоить и накормить. Их теперь трое, я сам не справлюсь…

Кэрфи был ошеломлен:

— Я думал, ты позвал меня поговорить…

— О чем? — удивился Гэл.

— О том, как я должен сейчас поступить… — смущенно объяснил Кэрфи.

— Как сам думаешь, так и поступай… — пожал плечами Гэл и протянул халкейцу деревянное ведро, — а пока думаешь, сходи за водой к колодцу. Нужно наполнить эту бочку до краев, — Гэл указал на большую бочку в углу конюшни.

Кэрфи вздохнул, взял ведро и направился к выходу, на пороге оглянулся и тихо сказал:

— Я виноват… я мог остановить ее, но я помог ей. Теперь она опозорена… но если я женюсь на ней? — Гэл разжигал огонь и не обернулся, его плечи едва заметно вздрогнули. Кэрфи не дождался ответа и уже тише сам для себя вынес вердикт. — Я должен…

Гэл оглянулся, когда халкеец вышел, и он не совсем был уверен, прав Кэрфи в своем желании исправить ошибку подобным образом, или не прав. В конюшне послышался грохот, Рыжий конь проснулся и лег в солому, как всегда, ударив копытами по деревянной стене.

Шилла готовила похлебку в котле, тихо напевала грустную песню, котенок замяукал, разбудил Айрэ. Гэл услышал, как маленькие пятки его сына затопали по комнате. Застонал раненный Литто. А на улице Кэрфи вытащил из колодца первое ведро. Гэл улыбнулся. Вот и хорошо, конечно, была в конюшне бочка, наполненная дождевой водой, но ведь халкейца нужно чем-то занять, чтобы глупые мысли, сомнения и чувство вины отступили на второй план.

Литто сидел на полу, на ворохе шкур, задумчивый и молчаливый, теперь уже не смеющий говорить любимой девушке о своих чувствах. Тоуна бежала из дому и была опозорена из-за него, из-за презренного незаконнорожденного. Гордый тоун Тиррон теперь убьет его. И парень застыл. Ждал, когда все решиться как-то само…

А Кэрфи сделал Нэллэи предложение, и она долго плакала на плече старушки Шиллы. Кэрфи чурбаном застыл посреди комнаты, не мог понять, почему девушка плачет, ведь он предложил ей такой удачный выход из щекотливой ситуации.

Котенок играл, запутывая нитки вокруг лавки и ножек стола. И некому было его остановить. Айрэ играл с котенком: новых носков для малыша не с чего будет связать.

Гэл вошел в дом тогда, когда Кэрфи уже сделал предложение, когда Нэллэи плакала. Забрал у котенка и сына дорогие шерстяные нитки, бросил их на полку, где малыши не могли их достать, заглянул в котелок, обнаружил похлебку и позвал всех за стол. Шилла посмотрела на кузнеца удивленно: «В такой момент, когда девочка так страдает?» Но вслух ничего не сказала, отстранила от себя белое лицо тоуны, вытерла сморщенными пальцами ее слезы.

За столом тоуна почти ничего не ела, ковыряла деревянной ложкой густую похлебку и иногда слизывала крошки. Долго смотрела то на бледного Литто, то на Кэрфи. Потом взгляд ее прикипел к Гэлу, и она неожиданно спросила:

— Ты оборотень?

Гэл кормил ребенка, Айрэ вертелся, пытался соскочить с лавки играть с котенком.

Второй вопрос девушка задала дрожащим голосом:

— Ты меня спас?

Гэл смотрел ей в глаза, ее взгляд был острым и подозрительным. Тихо спросил:

— Что ты на самом деле хочешь знать?

Кэрфи застыл. Литто сжался. Шилла подалась вперед. Айрэ соскочил с лавки и убежал играть с котенком. Послышалось недовольное шипение маленького зверька, оторванного от миски со сметаной.

— Я хотела умереть… — еще тише проговорила Нэллэи.

— Зря… — ответил Гэл.

— Я больше не верю людям… — жесткий оскал на юном лице девушки, горькая ухмылка, искривленный рот.

— Им и не нужно верить, их нужно слышать и понимать… — Гэл облокотился на деревянный стол, подался вперед, чтобы тоуна слышала даже то, что он не говорил.

— Меня обманул тот, кому я верила.

Литто застонал, закрыл лицо руками.

— Ты сама обманулась, любовь ослепила тебя и лишила осторожности.

Дождь стучал по крыше бесконечными каплями.

— И что теперь мне делать, когда я уже не могу любить? Мне страшно.

— Доверься тем, кто любит тебя. Они защитят тебя.

— Кому? Разве дядя простит меня? — она задрожала.

— Может, нужно спросить у него? — вопросом на вопрос ответил Гэл.

— Я должна принять предложение Кэрфи?

— Как хочешь, — коротко ответил Гэл, встал и ушел в кузницу.

А Нэллэи вскочила и, облокотившись об стол, наклонившись к растерянному Кэрфи, вскрикнула:

— Тогда я буду твоей женой. Кэрфи.

Литто выбежал под дождь, но на пороге открылась едва затянувшаяся рана, и бедный юноша распластался в грязи, а дождь смывал его слезы.

Шилла выбежала за Литто и закричала:

— Гэл! Гэл! Он умер! Бедный мальчик умер!