Всего исполосуйте
ременными снегами,
По всей земле гоните
петлями и кругами —
Мне боль — златая риза!
Мне стон — епитрахиль!
…Потом соврут, как сказку,
горячей крови быль.

Вот плетка просвистела.

И молнией — рубец.
Ха, ты, дурное тело!.
Ты, бытия венец!
Мою живую душу
я плеткам не отдам.
Пущу ее по суше,
по морю, по звездам.

Свистят снега и плачут.

В толпе — мальчиший крик.
В моей крови горячей
по щиколку — старик.
И рыжие собаки
грызутся на снегу.
И пот, со щек текущий,
слизнуть я не могу!

Ох, рыжие собаки,

огня вы языки:
Слизнули вы не кровушку —
мазут моей тоски!
И снова мир люблю я,
где огненны хвосты
Собачьей, человечьей — и Божьей маяты!

Играйте и визжите —

щенки еще, небось!..
А сверху крик: «Нещадней,
да плеточек подбрось!..»
И трубы заводские
застонут во хмелю…
Сильней, сильней, родные.
Лишь крепче вас люблю

А это что там тащат?..

Пихают в темя, в лоб, —
И каплет бузиною
со лба — в седой сугроб…
И все вдруг на колени!
Гогочут: «Царь, а Царь!
Кажи свое всесилье —
в секунду нас изжарь!..»

А рыжие собаки

сплелись уже в клубок!
А лица, зубы, очи —
как на снегу — лубок:
Косят клыки косые,
расхристана коса,
Белки сияют бешено,
пылают телеса!

Ох, люди, звери-люди.

Я — ваш избитый пес.
Вам — голову на блюде
уже ведь кто-то нес?!
Сугроб испятнан алым.
Сирены бабий вой.
«Айда, братва, на смену…
А этот — вишь, живой!..»

Мне жить начать бы снова.

А я еще живой.
Горит венец терновый
над жалкой головой.
И на снегу подталом —
два яростных огня!

Ну, рыжие собаки.

Живите за меня…

ОТРЕЧЕНИЕ ПЕТРА