«По себе судит? — предположил Джунсу. — Черт, неужели изнасилование — это лишь оправдание, а на самом деле у него просто были „такие же дни“ и он не смог справиться со своим желанием?»
— Ладно, это личное дело Джеджуна и Чанмина, — сказал он. — Пусть хоть берут к себе Юно и «шведской семьей» живут — не мои проблемы. Для меня главное — ты. Я должен быть уверен, что никто не причинит тебе вреда, если меня не станет…
— Я с Кю буду, он волшебный, — нашелся Ючон. — А тебе я покажу «не станет»! Чтобы вернулся как миленький! Когда отработаешь — мы с тобой на свиданку пойдем. На настоящую. Я тебе розы куплю, красные такие, и стихи прочитаю. Свои!
Ючон, несмотря на полуграмотность, и правда умел сочинять стихи. Одно произведение он даже посвятил «своему» Джунсу — это случилось еще в те дни, когда отряд полковника Чона лишь начинал совершать свои славные подвиги. Правда, за такое творчество Джунсу гонялся за поэтом с кирпичом. В тот день он явился с красным носом, объяснив это тем, что пытался выдавить прыщ (статус маньяка-психопата позволял ему смешивать тягу к убийствам врагов с определенной заботой о собственной внешности). И Ючон, недолго думая, выдал следующую эпиграмму: «Выскочил вчера у Су прыщ здоровый на носу. Надавил Су слегонца — расхуярил пол-лица!» Кирпич разбился об его спину, но он нисколько не пострадал. Наверное, с тех пор Джунсу подозревал, что его сослуживец — не чистокровный землянин. Но почему-то молчал.
— Это я тебе розы подарю, глупенький, — улыбнулся другой Джунсу, взяв руки офицера в свои. — Если хочешь, конечно.
И он, решив действительно забыть о предрассудках, нежно поцеловал Ючона. Тот обалдел и даже драться не стал. Да и нельзя было: Джеджун ведь не говорил, что на свиданиях своих пассий можно бить.
Джунсу, думая о том, что Ючон окончательно простил его и хочет вернуть отношения на старый уровень, действительно справился с поставленной задачей. Правда, после этого он пролежал без сознания двое суток, а очнувшись, был очень слаб. Следующее чудесное исцеление пришлось отложить. Это его, правда, нисколько не расстраивало — куда больше огорчало то, что и свидание теперь следовало перенести. Тем не менее, Джунсу не удержался и заказал доставку цветов. Ючон, вернувшись домой после небольшой и довольно скучной для него криминальной разборки в другом городе, с удивлением обнаружил у входной двери букет алых роз с открыткой. К сожалению, прочитать послание романтичного художника он не смог. Джунсу, давно соскучившийся по родине, не стал использовать странным образом выученный язык и написал пламенное признание на корейском. Однако Ючон умел с грехом пополам читать и писать только на общем языке, который ввели на Земле оккупанты, да теперь еще и на русском; по-корейски он говорил, но ни одной загогулины не понимал. Можно было выкинуть открытку в мусорное ведро, но старому солдату, не знавшему слов любви, почему-то захотелось узнать содержание. И он, несмотря на поздний час, отправился к Джеджуну, который, надев купленные накануне очки, прочитал послание. Джунсу снова просил прощения за измену и сообщал, что теперь есть подтверждение искренности его чувств. «Только ты, только моя любовь к тебе дали мне силы превзойти самого себя и выжить после этого. Ты — моя вторая половинка, смысл моего существования. Каким бы абсурдом ни казалось то, что происходит вокруг, ты помогаешь мне не сойти с ума и двигаться вперед.»
— Он действительно любит вас, — улыбнулся Джеджун, растроганный словами Джунсу.
— Не, он любит того пацана, который, наверное, помер, — раздраженно ответил Ючон. — Бросить бы его поскорее, чтобы больше розовыми соплями не кидался.
Ючону еще никто не говорил, что любит его. Никто не обещал о нем заботиться — даже родная мать чаще всего жалела, что вообще произвела его на свет. Разве только подполковник Ким иногда сообщал, что двоим полукровкам нужно держаться вместе, иначе, глядишь, головы снесут (другими способами терронцев вообще убить сложно). А тут были такие нежности… Но к нему они никакого отношения не имели. Было почему-то обидно.