“
В голове словно копошилась склизкая медуза: на вдохе она разбухала, касаясь своей ядовитой кожей стенок моего черепа; на выдохе - едва уменьшалась и снова росла, больше прежнего, упираясь боками в темя и затылок. Ерзая с каким-то особым удовольствием, по капиллярам протискивались осколки стекла, оставляя миллионы тончайших порезов под кожей. Тело отвергало меня изнутри. Я понимал, что этот приказ отдал я, но не знал, как его отменить. Да и не хотел.
Если вы думаете, что тюрьма или смерть – это самые суровые наказания, значит вы никогда не вели бесед с собственной совестью.
Мысли кипели в моей голове. Я жаждал скорейшей и самой жёсткой расплаты.
Я не хотел оправдания. Его и не было. Ни в моей голове, ни в моей душе. Я словно пытался снять узкий терновый свитер, но голова физически не могла пролезть сквозь столь маленькое вязаное горло.
Мои барабанные перепонки распухли до размеров желудей. Я обязан был принять этот проступок. Поместить на вечное хранение в банк памяти, где он превратится в непреходящий зуд. Принять, чтобы он не дал мне смириться, чтобы я никогда не смог простить себя за содеянное.
-
В этот момент я впервые за последние 10 минут понял, что мог быть не один. Изловчившись сделать глубокий вдох, я стал разбрасывать по сторонам горящие взгляды.
-
-
Я постарался отвлечься, отпустить ядовитые мысли, перестать корить и жалеть себя, отчего передо мной яркими вспышками стал снова проступать лес, который в знак приветствия своими тонкими мшистыми деревьями кланялся до самой земли; послышались чьи-то голоса и, кажется... да, шум ручья.
Вокруг меня, веселясь и играя, кружила на поляне весна. Сквозь густые ветки елей и листья клёнов она протиснулась ко мне. Улыбаясь, пыталась развеселить танцами. Она коснулась моей руки своими нежными тёплыми лучами и, заливаясь щебетанием птиц и сладкоголосым ветром, помчалось по сочной траве вглубь леса, то и дело оглядываясь, в надежде, что я пущусь за ней вдогонку, но мне было решительно всё равно. Этот позабытый временем лес, утопавший в косых лучах солнца, был для меня не больше чем местом, в котором я буду похоронен собственными мыслями заживо.
-
Я отшатнулся в сторону. Не от неожиданности. Я боялся, что одним неловким движением или словом причиню ему вред. С ним была девушка; она сидела возле крохотной оранжевой палатки под боком коренастого клёна, который вальяжно растянулся вдоль зелёной опушки. Вся в окружении незабудок и виол, она излучала необъяснимое внутреннее тепло и умиротворение. Её веснушки и рыжие волосы были такими яркими, какими их могло сделать только неподдельное счастье.
Даже в моём прогнившем состоянии я не мог этого не почувствовать. Мою зачерствевшую кожу обдало вселяющим надежду теплом, подобным тому, что ощущает продрогший путник, приглашённый погреться у костра после долгих скитаний по владениям холодной ночи.
Завидев меня, карие глаза девушки просияли. Она смотрела так, будто встретила доброго друга. В груди стало до изнеможения горячо, и я пожалел, что мы и вправду не были знакомы.
Не вправе на её радушие, я молча зашагал к тропинке.
Из-за взъерошенного от погони пульса, время в этом лесу тянулось как густая патока, которую, при желании, можно было без труда набрать с собой в карманы. Я шёл бесцельно, куда глядели глаза, по мягким отжившим своё листьям.