1 2

творить справедливый суд. Клянусь соблюдать Кодекс Великой Семерки и не

нарушать мыслей своих грехом хроновым. Клянусь беречь доверенный мне

ключ даже при опасности для жизни моей, - произнес твердо, голос не дрогнул

— что само по себе являлось хорошим знаком. Уверенность кандидата при

произнесении клятвы при большом скоплении народа свидетельствовала об

уверенности в своих силах, о силе, таящейся в невзрачном коренастом мужчине,

по традиции укутанном в темно-серую мантию, скрывающую фигуру, капюшон

только откинут. Среднего возраста, лицо крепко вылеплено, подбородок в меру

решителен, нос — с небольшой горбинкой, глаза смотрят из-под чуть

нависающих густых бровей. И лыс господин Благовест, череп совершенно

гладок. Руки во время клятвы держал спокойно. Лишь уступив место кандидату

в Маршаллы, и сойдя с возвышения, нервно сглотнул, да и то так, что заметил

только Прим, который вновь совершил невероятный, с точки зрения этикета и

прежних правителей, поступок: чтобы подбодрить нового кастыря, он едва

заметно улыбнулся и кивнул. Ободренный новоиспеченный Магистр успокоено

прошествовал на свое место.

Димир де Балиа, коренной житель Ведска, был похож на своих

одногорожан, хотя кровь весовщиков скрадывала некоторые черты. Среднего

роста, жилистый, неторопливый и рассудительный. Лицо такое, что каждый

вроде бы где-то видел, но на первый только взгляд, а потом и не вспомнишь, кто

такой — неприметный такой мужик. Руки — с широкими ладонями; крепкими,

длинными пальцами, способными на ощупь определить монета какого

достоинства и года выпуска лежит в кармане у соседа, да так, что этот самый

сосед и не заподозрит, что в карманах у него гостит кто-то. Парадная черно-

красно-белая одежда клана подчеркивала крепкую фигуру. Узкие рукава

черного камзола обтягивали мускулистые руки так, что, казалось вот-вот и

ткань не выдержит. Алые узкие штаны облегали ноги, способные много дней

идти по следу. В общем, крепок, вступающий на пост господин Димир, крепок

и спокоен. Клятва его, произносимая глуховатым голосом человека, не

привыкшего много болтать, не менялась уже много веков:

- Клянусь отцом Весом, что меч мой не обагрит невинная кровь, что нет суда

без доказательства, что мошна моя будет полна лишь честно заслуженных

монет, что чаши весов правосудия никогда не качнутся под влиянием чужой

благодарности, мнения, или угроз. Клянусь, что повязка на глазах моих будет

крепка и справедливость коснется любого — будь то кастырь, кровник или

свободнокровый гражданин, богатый или бедный, - развернулся, и строевым

шагом покинул возвышение, на которое незамедлительно взошел Прим.

- Уважаемые граждане Мира! Приветствуйте новоизбранных верховных

кастырей!

Бабахнули невидимые отсюда пушки и с высоты на зрителей посыпались

конфеты, мелкие монетки, блестящие ленты, разноцветные бумажные мелкие

кружочки. Толпа взревела от восторга, дети принялись собирать конфеты,

путаясь под ногами. Прим добавил:

- Ныне состоится вручение ключей господам кастырям, после которого они

немедленно приступят к своим обязанностям. На всех площадях Блангорры для

жителей и гостей столицы установлены праздничные столы с обильным

угощением. Фонтаны будут лить вино в честь нашего будущего до полуночи.

Совет верховных кастырей удаляется во Дворец для введения Маршалла и

Магистра в курс их обязанностей. Вы же, люди добрые, празднуйте!

Последние слова правителя утонули в бурных рукоплесканиях. Народ повалил

через открытые выходы на площади Блангорры, чтобы соответствующим, в их

понимании, образом отпраздновать великое событие. Ближе к закату улицы и

площади будут полны подвыпившими и пьяными в дымину — искренне

верящими, что они на славу отметили избрание кастырей.

Зрители почти все покинули галереи, лишь небольшие кучки толпились

возле выходов, договариваясь, куда отправятся праздновать. Кастыри стояли

возле Примов, негромко переговариваясь друг с другом, ожидая, когда все места

опустеют и можно будет пройти и им. По традиции, правители и верховные

кастыри не должны покидать место сборища, до той поры, пока оно

совершенно не опустеет. Маршалл и Магистр молчали, они пока и не знали, что

и сказать, слегка оглушенные великой честью. Никто из кастырей поначалу не

обратил внимания на раздающиеся откуда-то сверху звуки – кто-то

оглушительно хлопал в ладоши, явно пытаясь привлечь внимание.

Аплодисменты слышались все громче, пока, наконец, Ди Астрани не поднял

голову и не посмотрел вверх, на самую высокую трибуну, где темнело чье-то

одеяние. С грохотом опустились металлические заслонки, заменяющие двери, и

весь Совет оказался в ловушке. Аплодирующий мягко спланировал вдоль рядов