1:35 ночи

Сам он избегал применения этого термина. Обычно «одержимыми» называют вещи, в которых вселился дух или призрак, но ещё это слово означает явление, которое характерно для чего угодно. «Одержимый» – это ещё и одержимый страданиями, душевными муками. И эта дефиниция для него была куда важнее. Вещи, лежавшие на полках в особой комнате Финеаса, не были одержимы призраками: они получали энергию от мучений.

Дыба, пресс для черепа, колесо для колесования, стул ведьмы – эти пыточные устройства были едва ли не самыми чистыми примерами одержимости, собранными Финеасом, но было у него в коллекции и много других вещиц: изображение Девы Марии на приготовленном в тостере куске хлеба, куклы без всяких механизмов, которые открывали глаза, кресло-качалка, которое раскачивалось само по себе. Он купил все эти особые вещи на онлайн-аукционах. Он обожал их все.

Но он не мог сидеть здесь целый день. Его ждала работа.

Покинув Защищённую комнату, Финеас вернулся в свой небольшой кабинет, где на простеньком дубовом столе стоял ноутбук, и начал записывать свои последние открытия.

«Как я и ожидал, – напечатал он, – самые экстремальные человеческие эмоции, похоже, тем сильнее воздействуют на окружающую среду, чем они отрицательнее. Я совершенно уверен, что мучения распространяются от людей дальше, чем любая другая эмоция. Любовь, конечно, тоже играет свою роль, но эксперименты, которые проводят с кристаллами воды, были неверно интерпретированы. То, что любовь формирует красивые ледяные кристаллы, вовсе не значит, что это самая сильная эмоция. Вчера я повторил методологию с ледяными кристаллами, и, выпустив на свободу все свои обычно сдерживаемые боль и гнев, я увидел, как в воде буквально за несколько секунд образовался отвратительный кристалл».

Финеас встал и прошёл к оранжерейному фонарю, который освещал его коллекцию экзотических цветов. Он провёл кончиками пальцев по похожей на клешню омара жёлто-оранжевой геликонии, приятному в своей симметрии фиолетовому лотосу, красным цветочкам имбиря и более яркому и ароматному страстоцвету, который напоминал окровавленную морскую звезду.

Другие исследователи занимались водой, а вот Финеас – цветами. Он верил, что именно цветы, а не вода, являются самым чистым природным хранилищем эмоций. Особенно его привлекали страстоцветы, потому что вибрации страстоцветов считались такими чистыми и невинными, что их энергия могла копировать сознание. Финеас наклонился и вдохнул сильный сладкий аромат цветка. Этот цветок, как он узнал у эксперта по энергетическим сущностям растений, умел восстанавливать эго. Он в буквальном смысле лечил «сверх-Я» и способствовал просвещению. Финеас верил, что уже близок тот день, когда он настолько точно настроится на поток своей энергии, что сможет войти в резонанс с этим потрясающим цветком.

Но не сейчас. Финеас проверил часы. Время пришло.

* * *

Каждую неделю Финеас получал всё новые посылки с эмоционально заряженными вещами. На этой неделе к нему должны были прийти совсем уж особенные предметы.

Финеас так торопился к погрузочной площадке своей старой кирпичной фабрики, что практически прыгал по каменному полу коридора. Ему не терпелось увидеть новые покупки.

– Эй, Фин, – сказал дюжий лысый детина, когда Финеас вышел на бетонную платформу.

– Привет, Флинн. – Финеас покачнулся на каблуках и потёр руки, потом наклонился вперёд, чтобы заглянуть в фургон Флинна. – Что у тебя?

Флинн достал из кузова коробку и ухмыльнулся.

– Ты прикалываешься? Ты же знаешь, что заказал. Сегодня день особых товаров, верно?

Финеас засмеялся.

Флинн выпрямился и широко раскрыл свои тёплые карие глаза.

– Ого, док. Хохочешь, как заправский безумный учёный.

– Тебе нравится? Я тренировался.

– Идеально.

Флинн, блестя лысиной и играя мышцами под чёрной футболкой, начал выкладывать ящики на погрузочную площадку.

Финеас даже не пытался объяснять Флинну, что у него вообще нет никакого обыкновенного смеха. Его так интересовала широта человеческих эмоций в том числе и потому, что он сам не мог чувствовать их во всей полноте. У него не было обыкновенного смеха, потому что он никогда не чувствовал настоящей радости.

Но ощущение, которое он испытывал сейчас, на самом деле напоминало радость. Флинн выгрузил четвёртый ящик, адресованный Финеасу, проверил накладную и сказал:

– Вот и всё, док. Сейчас, достану тележку и отвезу всё в лабораторию.

– Спасибо, Флинн.

Финеас с трудом сдержался, чтобы не сказать «и поторопись», хотя очень хотел. Флинн не бездельничал. Просто сам Финеас лопался от нетерпения.

Флинн вытолкнул тележку на погрузочную площадку, потом выставил на неё ящики. Башня получилась выше его головы, но он сказал: «Нет проблем» – и пошёл по коридору, придерживая два верхних ящика левой рукой и толкая правой. Финеас семенил за ним.