Когда до парусника оставалось всего двадцать метров, он сделал знак капитану, чтобы тот медленно сделал один оборот вокруг яхты, которая с другой стороны оказалась значительно более грязной. Он снова поднес бинокль к глазам и ясно увидел, что грязь состояла из липких темно-красных отпечатков, которые в некоторых местах даже превратились в жидкость, которая растеклась по корпусу лодки.
Понтус Милвох ни на каких условиях не соглашался позволить обстоятельствам омрачить выбор костей. Несмотря ни на что, он не только выжил, но и сумел найти, догнать парусник и устроить еще одну безжалостную резню, убив совершенно невинных людей.
Он сделал это с такой злобой, которая, казалось, не знала границ. Бессмысленность была просто безграничной. Фабиану стало тяжело дышать под тяжестью осознания того, что здесь произошло, и впервые за все время он спросил себя: как долго еще сможет выдерживать такое? Какова была цена его сил?
Еще пять минут назад они могли бы сдаться и вернуться с пустыми руками. Они могли бы обвинить во всем густой туман, и никто и бровью бы не повел. Но было слишком поздно, и больше никаких звонков от Тувессон о новом положении телефона Франка Шэппа к северу не поступит. Ему придется подняться на борт и провести быстрый осмотр, а затем сделать все, чтобы они могли отбуксировать парусник в порт.
Движение в одном из окон было почти незаметным. Но оно было, в этом он уверен. Что-то шевельнулось там, внутри. Он обернулся, чтобы посмотреть, обратил ли на это внимание начальник порта, но встретил только пустой взгляд, который смотрел прямо мимо него.
— Эй! Есть там кто-нибудь? — крикнул он так громко, как только мог, выхватывая пистолет. — В таком случае выходи с руками над головой!
Никакой реакции не последовало. Но, по крайней мере, начальник порта снова был в деле и управлял своей лодкой так, что она плыла параллельно с дрейфующим парусником. Волны делали это далеко не легким делом, но в итоге он все же смог подняться на борт «Халлберг Расси» и спуститься в кокпит.
Повсюду была кровь. Липкие отпечатки на белом пластике свидетельствовали о долгой затяжной борьбе.
— Эй! Кто-нибудь! — снова крикнул он, но не получил ответа.
Дверь, ведущая в салон, двигалась взад-вперед в такт волнам. Он подошел к ней и собрался с силами, прежде чем одним быстрым движением открыл ее и направил пистолет прямо вниз, в рубку, совершенно неготовый к крику, который услышал, и руке, которая летела прямо на него.
Он выстрелил один раз, а затем еще три, прежде чем понял, что это была всего лишь большая чайка, которая пыталась выбраться с отрубленной рукой в когтях, и теперь, раненная, лежала на полу среди других кусков человеческого тела, над которыми устроили пир еще две чайки.
То, что он увидел, было результатом настоящей кровавой бойни. Отрубленная ступня в одной стороне, рука — в другой. Одно ухо и то, что было похоже на часть туловища. Одна из чаек перепрыгнула через что-то и встала прямо на голову Франка Шэппа, которая лежала на одном из диванов. Птица начала выковыривать клювом содержимое одной глазницы.
В нескольких дециметрах оттуда лежала голова сына, которая была почти полностью скрыта под одеялом. Было видно только одно ухо, часть щеки и волосы, и, хотя ему не хотелось этого делать, он подошел и осторожно приподнял одеяло.
Взгляд, направленный на него, изменил все.
— Привет, Винсент, — сказал он. — Ты меня помнишь?
Мальчик кивнул, и чувство обреченности и предопределенной бессмысленности, которое он так долго испытывал, в один момент сменилось надеждой.
Может быть, он все-таки может что-то изменить.
50
Туман и сумерки. И что бы он без них делал?
В их компании он смог спокойно проскользнуть через вход в порт Хельсингборга, как будто был окутан большим плащом-невидимкой. Катер береговой охраны «KB202», который искал его со вчерашнего вечера, имел место стоянки всего в пятидесяти метрах от него. Но даже на таком расстоянии он почти ничего не мог разглядеть.
В течение почти трех часов он раскачивался на воде в спасательной лодке с судна «Винтерланд» с выключенным двигателем, чтобы не раскрыть свое местоположение. Несколько раз его почти обнаружили. Но удача была на его стороне, и ему не пришлось ничего предпринимать: он просто спокойно сидел в лодке, а они проплыли мимо в молочном тумане.
Или это была не удача, а что-то другое. Может быть, это просто плата за все усилия. После всего, через что ему пришлось пройти, он все же был достоин некоторого везения, и впервые за долгое время он действительно гордился собой.
Он повернул направо после первого пирса и продолжил путь к небольшому галечному пляжу, где мог вытащить лодку на сушу и накрыть ее брезентом.
В большей или меньшей степени многое было против него, и, конечно, были моменты, когда он сомневался. Он мог честно признаться в этом. Но он обращал одно поражение за другим в свою пользу, и в итоге неудачи стали именно тем, что привлекало его больше всего.