100 грамм предательства

Я подхожу к свободному стулу и придвигаю его к столу. Наконец-то передо мной появляется тарелка каши, от которой вверх поднимается пар, а рядом — кусочек лепёшки. Запах стоит изумительный… Если я прямо сейчас не начну есть, наверняка залью стол слюной, но я терпеливо жду, пока все усядутся.

Магнус, сложив ладони вместе, склонив голову и закрыв глаза, тихо что-то шепчет на чужом языке. Языке мёртвых, кажется.

— Приступайте… — кудахчет Ви-Ви. — Лепёшки, кстати, тоже из желудёвой муки… Наверное, не сравнятся с хлебом из города, но тоже вполне съедобные.

Зачерпнув каши с грибами, я кладу ложку в рот и причмокиваю от удовольствия. Вкус безупречный.

— Бесподобно! — искренне хвалю я. — Ничего вкуснее в жизни не ела…

— Спасибо, дорогуша! — Ви-Ви сияет. — Может, и не так вкусно, но зато очень питательно и полезно!

— Где-то я это уже слышал! — говорит Бубба с набитым ртом.

Я откусываю лепёшку. Хрустящая, горьковато-сладкая… Прикрываю глаза от удовольствия.

— Закрой рот и ешь! — похоже, терпение Ви-Ви на исходе. — Помнится, и ты, когда только к нам попал, лопал кашу каждый день и добавки просил.

— Ну-у… так это когда было… Мы тогда с Тиной и землю были готовы есть.

— Вы… тоже были признаны испорченными?..

— Хуже. — Тина очень изящно облизывает ложку. — Нас уже везли туда, куда увозят всех испорченных.

— А куда их увозят? — не могу скрыть своего любопытства, ведь у каждого жителя Эйдолона обязательно есть своя версия на этот счёт — одна другой краше.

— Спасибо Магнусу, мы этого так и не узнали, — зевая, продолжает Тина, явно наслаждаясь чужим вниманием. — Нас везли в неизвестном направлении, когда колесо у машины лопнуло… Я решила, что это мой шанс… а этот… — она презрительно кивает на Буббу, — увязался за мной.

«Этот» энергично кивает в ответ:

— Я не мог бросить девушку в беде…

— Вас признали испорченными и забрали из ваших отсеков?

Я вспоминаю Джуси. Бедная девочка, что с ней сделали?..

— Нас признали испорченными ещё в Питомнике.

— Выходит, вам повезло ещё меньше, чем мне… — говорю с сожалением, отодвигая пустую тарелку.

— С чего это вдруг? — фыркает Тина.

В её словах презрение, а в глазах недовольство — мол, как ты могла сравнить меня с собой. Посмотри, где ты, и где я.

— Не обижайся на Тину… — вкрадчивый голос Магнуса заставляет меня проглотить вертевшееся на языке язвительное замечание. — Им с Буббой и правда повезло больше — они уже несколько лет живут свободными среди свободных.

Короткий смешок раздаётся совсем неожиданно. Все взгляды теперь устремлены на Фолка.

— Извините, я очень устал и пойду спать…

— А как же мясная запеканка и чай?.. — Ви-Ви уже выуживает из ящика со стеклянной дверцей большую миску, от которой клубами поднимается пар.

— Спасибо, но я уже… сыт по горло. — звучит довольно двусмысленно.

— Что ж, тогда хороших снов… — вовсю хлопоча, желает повариха.

— Ага… — Фолк встаёт и, захватив свою тарелку, целует Ви-Ви в щеку. — Было очень вкусно.

— На здоровье, мой милый!

Прервавшийся разговор вновь набирает силу — Тина с Буббой отчаянно спорят, кто из них был другому обузой в их нелёгких скитаниях до встречи со свободными, а я продолжаю смотреть вслед Фолку, размышляя, что у этого парня в голове.

В заточении. Прошлое

Мысли.

Тягучие, словно мёд.

Острые, словно лезвие ножа.

Взять бы их и в труху истереть или в желудёвую муку хотя бы. Чтобы не жалили болью, не мучили памятью. Но мысли так просто не вытравить, особенно, когда ты с ними один на один.

Самое страшное в заточении — время. Оно заполняет пространство вокруг, поглощает тебя, а потом выплёвывает, не пережевав как следует.

И вот тебя уже нестерпимо тянет обернуться на прошлое, чтобы оценить его, да и себя заодно, потому что впереди тьма и надежды на будущее нет.

Всегда считала, что подобные мысли — удел стариков, у которых жизнь клонится к закату. Но теперь понимаю, что возраст не имеет значения: когда настоящее разбивается о своды камеры, а будущее превращается в несбыточную мечту, ты возвращаешься к минувшему.

И что вижу я, оглянувшись на прошлое?..

Закрываю глаза.

Перебираю дни, будто бусины на нитке — один за одним.

И как бы ни было больно, осознаю, что последнее лето вышло самым счастливым в моей жизни. Но за летом всегда следует осень, а за ней — зима. Потом будет снова весна, только боюсь мне до неё уже не дожить.

11 глава. История Илвы и комната № 451

Мы входим в Дом, и я замираю на месте — меня как будто перенесли в картинную галерею Музея.

Стена напротив массивных дубовых дверей настоящее произведение искусства — сменяющие друг друга огромные фрески поражают воображение. Нет, это даже лучше, чем в Музее… Подхожу ближе, с жадностью рассматриваю детали.

На одной из фресок застыла маленькая девочка. Она мягко улыбается, а на её ладони уместился целый город, очень напоминающий Эйдолон — даже Арка есть…

— Это Илва постаралась.

Магнус встаёт рядом.

— У неё настоящий талант! — говорю я, ничуть не кривя душой.

— Это да. Причём она не только хорошо рисует, но и придумывает интересные сюжеты для своих творений.