100 грамм предательства

— Нет, насколько я знаю, попавшее однажды в Хранилище остаётся там… Вот наоборот бывает — разрешённые вещи вдруг становятся запретными. В Питомнике как-то проводили ревизию и посчитали одну из кукол не подходящей для игр и изъяли несколько книг, которые раньше были разрешены для чтения. Директору Спритцу тогда ой как попало… — вспоминаю я.

— А это на самом деле логично. — Магнус достаёт из кармана мантии трубку и, постучав ею о стол, прикуривает. — Абсолютная власть как воронка — засасывает всё больше и больше. И глупцы, которые считают, что хуже уже быть не может, глубоко заблуждаются. Потому что Регентство всегда будет закручивать гайки, меняя нормы веса, например, или запрещая то, что вчера ещё было разрешено. Но так не будет продолжаться всегда, ибо если закручивать гайки до бесконечности, резьба однажды не выдержит и сорвётся. Так говорил Эйрик Халле.

— Вы думаете, это скоро произойдёт?

— А здесь не угадаешь… — вздыхает Магнус, затягиваясь. — Человеческое терпение уникально по своей природе. Всё может случится и завтра, а может придётся ждать и сто лет. Но у меня нет в запасе столько времени. Потому мне и нужен дневник.

— Вы для этого меня спасли?..

— Что ж… Я совру, если скажу, что нет. Нам действительно был нужен человек, который бывал в Хранилище N. Но я повторюсь, выбор за тобой. Ты — свободная. Одна из нас. И решать только тебе. Я лишь попрошу, ответить тебя на один вопрос… — он в задумчивости смотрит на меня, выпуская клубы дыма. — Рада ли ты, что мы тебя спасли?

— Да! — отвечаю, не колеблясь.

— Я счастлив, что это так. Но одна жизнь — капля в море, ты не находишь? А я хочу спасти тысячи, хочу, чтобы каждый дефектный и каждый стандартный обрёл свободу, понимаешь?

Я отставляю кружку с чаем, так и не сделав ни одного глотка, и разглядываю Магнуса. Волевой подбородок, острые линии, пронзительный взгляд. Он похож на воина. Нет, он и есть воин. Воин, который ведёт борьбу с сильными мира сего. Воин, который готов победить.

— Я помогу вам… — обещаю я, и моё сердце ускоряет свой бег. Надеюсь, когда придёт время, оно не разобьётся. — Только не понимаю, как я могу помочь.

— Насчёт этого не волнуйся! У нас есть план, который обязательно сработает! — с жаром восклицает Магнус.

В нордическим море его глаз полыхает пожар. Он готов рискнуть всем ради свободы. Он живёт этой мечтой, мечтой о том, чтобы свергнуть Регентство и спасти людей. Подарить свободу. Преподнести на блюдечке, а им только останется протянуть руку и взять.

— Мы обязательно всё обсудим! — он уже улыбается глазами, как довольный кот, объевшийся сметаны. — А теперь иди… Биргер, небось, тебя заждался…

Когда я покидаю веранду, солнце уже висит высоко в небе и, кутаясь в облака, освещает старый отель, ставший мне настоящим Домом.

***

И всё-таки Биргер остался не доволен моим опозданием. И причина его не очень-то волнует. Для таких как он даже падение гигантского метеорита недостаточно веская причина для опоздания.

А тут ещё и у Марны начались схватки — её малыш должен вот-вот родиться. Ну и дежурство меня ожидает…

— Ты почему не пришла раньше? — отчитывает Биргер будущую мамашу. — Зачем тянула?

— Ждала, пока Стиг уйдёт. У него смена на Ферме… Ой, ма-амочки… — она хватается за живот. — Он мне завтрак принёс и никак не уходил, ждал, пока я поем. А я не хотела его беспокоить…

— Не хотела она… О ребёнке нужно думать, а не о взрослом мужчине…

Самое трудное и страшное происходит, когда Марна начинает кричать. Хочется зажать уши и сбежать, но я не могу покинуть свой пост.

Биргер командует, как настоящий заправский цербер. Кара, принеси тёплой воды — и я несу воду с кухни. Тащи полотенца — несусь в бельевую. Простерилизуй инструменты — и я снова мчусь к Ви-Ви.

— Ну, что, готова сыграть роль акушерки? — спрашивает доктор, готовя всё необходимое.

— Кого-кого? — не понимаю я.

— Акушерки. Давным-давно так называли тех, кто принимал роды.

Готова ли я принять роды? Да стоит только посмотреть на Марну и у самой низ живота скручивает. Сейчас я думаю, что Центр Жизни — не самая плохая идея, если женщинам приходится проходить через такие муки и боль.

Наконец, Биргер велит позвать Анису и Илву — самых стойких и смелых по его мнению. Я выдыхаю. Значит, мне не придётся ему ассистировать.

Слава эйдосу!

С жалостью смотрю на Марну. Как же это, должно быть, мучительно больно. Она то и дело надувает щеки, а вой уже давно перешёл в рычания, вены на лбу набухли и пульсируют.

Аниса с её добрым сердцем и бесконечным терпением вытирает пот с её лица и шепчет слова утешений. Илва, напротив, собрана и сконцентрирована под стать доктору — они действуют как слаженная команда.

Теперь понятно, почему он позвал именно их. Одна успокаивает и жалеет, другая — действует. От меня толку нет — только и гожусь подать что-то.

Когда я вижу, как появляется головка, комната перед глазами начинает кружиться и я, чуть покачнувшись, едва не падаю.

— Иди-ка отсюда! — шипит на меня Илва.

— Спасибо, Кара! — довольно вежливо благодарит Биргер. — Теперь можешь пойти подышать воздухом, мы справимся дальше сами.