100 лекций: русская литература ХХ век

Она была поставлена в 1936, а уже в 1937 Киршон был арестован, а в 1938 уже был заключен пакт, насколько я помню. То есть пьеса о будущей войне с фашизмом оказалась невостребована по двум причинам: автор арестован и вскоре потом расстрелян, а пакт с главным врагом заключен, и вся антифашистская пропаганда, по крайней мере, в 1939-1940, она сошла на нет. Ну, а как вы понимаете, в 1939 году уже заключен Пакт о ненападении, и поэтому разговоры о войне с фашизмом, даже если считать его не германским, а каким-то еще отдельно всемирным, на два года прекращаются. Поэтому, после ареста Киршона и его расстрела, пьеса гибнет по одной причине, а еще год спустя, по второй.

Между тем эта пьеса, которая практически не перепечатывалась, и которая доступна сейчас только в крошечном издании 1936 года, маленькая такая книжечка для репертуарного театра, она являет собою довольно интересный пример. Поэтому я предпочитаю поговорить о ней, беря литературу 1935 года. В 1935 году, в общем, в литературе ничего особенного яркого не происходило. А вот об этом гипнозе национальном, о национальном неврозе и военном выходе из него, наверное, поговорить стоит.

Владимир Киршон, уроженец Нальчика, довольно интересная фигура, 1904 года рождения. Говорят, во всяком случае, как вы понимаете, при этом были очень немногие, а рассказывал Киршон эту историю неохотно. Говорят, что приговор ему на самом деле прозвучал в 1931 году, на одной из многочисленных тогда сталинских встреч с писателями. Происходило это на горьковской даче в Горках, там писатели встречались со Сталиным, получали творческие указания. На одной из таких встреч приговорен, по сути, был Бабель. Бабель не рассказывал, из-за чего, а мрачно только повторял: «Я не понравился». И Киршон тогда же подошел к Сталину и спросил: «Товарищ Сталин, я знаю, что вчера вы были в Московском Художественном театре и смотрели мою пьесу «Хлеб». Я хотел бы узнать ваше впечатление». Сталин смерил его взглядом, Киршон был ростом еще ниже Сталина, и ответил: «Нэ помню». «Но ведь вы были там вчера!». «Нэ помню. Вот «Коварство и любовь» смотрел в 11 лет, помню. А вашу пьесу смотрел вчера. Нэ помню». Это хороший ответ, думаю, что выдуманный, потому что Сталин вообще был не шибко остроумный человек. Но ему приписывались тогда очень хорошие остроты, например, знаменитый ответ на подобострастный вопрос Василия Ивановича Качалова: «Иосиф Виссарионович, я не хотел бы отдыхать за границей, хотел бы отдохнуть где-то в СССР. Что бы вы посоветовали?». Сталин сказал: «Мой опыт подсказывает, Туруханский край». Это действительно прекрасный ответ, тем более, что Сталин проводил там довольно много времени в ссылке, но думаю, что сам Сталин опять-таки был не настолько остроумен, чтобы так ответить подобострастному артисту.

Как бы то ни было, Киршон пострадал не столько за плохую драматургию, если бы Сталин расстреливал за плохие пьесы, это было бы еще хоть как-то объяснимо, потому что на самом деле террор не имеет логики. Тут тоже было бы ужасно, как сказал ему Пастернак в разговоре, нельзя сажать ни за плохие, ни за хорошие стихи, но тем не менее, даже этой логики не было. Киршон был уничтожен за принадлежность к РАППу, и после его ареста, когда должен был состояться публичный суд над Киршоном, Елена Сергеевна Булгакова описывает в дневнике: «Все-таки бог есть». А Булгаков ничего подобного не записывает, он не радуется, когда расправляются с его врагами, он понимает, это делают те, кто еще хуже его врагов. Вот в этом заключается ужас.

Киршон, конечно, был человек довольно противный, что там говорить. Дело даже не только в его кирпичной шее, как все вспоминают, и кирпичном лице, не только в его прошлом начальника уголовного розыска, не только в его РАППовском подходе к литературе, а РАПП, как вы понимаете, Российская Ассоциация пролетарских писателей, называлась РАППством не без оснований. Потому что это подход к литературе не просто узко социальный, не просто вульгарно-классовый, это еще и образцовое чутье на все хорошее, все хорошее объявляется классово чуждым, а все плохое своим, родным. Это особенно смешно, если учесть, что руководитель РАПП, Леопольд Авербах, никаким пролетарием не был близко, он был сын лавочника, и в общем, таким же лавочником он был по своему мировоззрению и сам, ничего героического за ним не числилось. Он был гениальный организатор чужой травли, вот что да, то да. Горький, кстати, очень любил Авербаха, отзывался о нем высоко. Похваливал он и Киршона.