100 лекций: русская литература ХХ век

Самое страшное ― когда прозревают искренне верящие, потому что их не остановит уже ничто. Это люди, идущие до конца. Интеллигент в силу какого-то врожденного… не скажу конформизма, что уж я буду хамить интеллигенции, но в силу своей большей гибкости способен гнуться, а не ломаться. А вот такой человек, который прозрел и резко ломает свою судьбу, обречен. Гибнет совершенно случайно Афиногенов, расстреливают Корнилова.

Пускают под откос жизнь Яшина, который умер от рака всего-то в 55 лет. Рак этот развился у него на почве глубокой депрессии, вызванной, кстати, разными обстоятельствами, не только партийно-проработочного плана: и самоубийством сына из-за несчастной любви ― в 1963 году у него застрелился шестнадцатилетний сын от второго брака. Связано это, конечно, и с его трагической любовью, о которой мы сейчас будем много говорить.

Но, несомненно, изгойство Яшина внесло свой вклад в его роковую болезнь. Он старался закрыться, затвориться от всех, под Вологдой строил себе дом, там жил один, много молился, много писал. Надо сказать, что его последние дневники ― невыносимое, мучительное чтение. И перед смертью он, по воспоминаниям дочери, говорил все время, что идет к Богу, идет на соединение с Богом.

Что произошло? Дело в том, ― это действительно очень важный парадокс, ― что человек, который искренне верил и искренне разуверился, платит за это жизнью. Коммунист Яшин, верный член партии, лауреат Сталинской премии за свое прозрение заплатил жизнью.

Сейчас он больше всего известен в литературе как поэт. Как некоторые владеют одинаково легко левой и правой руками, он одинаково легко владел стихом и прозой. Издавались в основном его стихотворные сборники, в частности, регулярно переиздававшаяся книжка стихов «Угощаю рябиной», которая и мне была известна. Там один лирический рассказ и огромное количество сельских, пейзажных, идиллических стихотворений, очень хороших. Они, кстати, запоминались, я до сих пор многие помню: «Пашни, поженьки, перелески, как в кино скоростном, летят. В окнах мечутся занавески, будто выброситься хотят».

Обрывки этих стихов я до сих пор помню, но, конечно, силен он был не этим, а своей прозой, из которой два рассказа ― «Вологодская свадьба» и «Рычаги» ― подверглись длительной травле: «Рычаги» в 1956 (написан в 1955), а «Свадьба» ― в 1962. Так и не увидела свет при его жизни повесть «Поездка к сыну», напечатанная только в 1987 году в журнале «Москва», когда она уже мало кому была нужна. Дневники его последних лет, естественно, не рассчитанные на публикацию, стали сенсацией перестроечных времен.

Что же произошло с Яшиным? Он довольно долго искренне верил, но когда началась борьба за искренность в литературе, о которой мы говорили применительно к статье Померанцева, на втором писательском съезде, который прошел через двадцать лет после первого, Яшин начал каяться. Он вышел на трибуну и заговорил о том, что он сам был неискренен в литературе, насаждал двойные стандарты, хотя все понимал, думал, что все это ради великой цели.

И вдруг он перешел к теме, которой от него никто не ждал: он попросил вернуть в литературу Есенина, разрешить Есенина. Вы знаете, что Есенин практически не перепечатывался, не издавался ни в тридцатые, ни в сороковые. Можно по-разному относиться к капитану Маринеско, но известно, что перед тем, как уйти в свой знаменитый поход, в котором он потопил «Густлоффа», он ограбил библиотеку, потому что не мог пойти в поход без сборника стихов Есенина, а купить его нигде было нельзя.

Яшин сказал: «Мы должны вернуть большого, а может быть, великого русского поэта». А потом он написал «Рычаги». Вот тут тоже странная штука. Понимаете, в советской подцензурной литературе (и в российской тоже) всегда достается первопроходцу. И тут совершенно не важно, насколько этот первопроходец был радикален. Может, он робко что-то сказал, вполголоса. Дудинцев, например, написал роман «Не хлебом единым», в котором абсолютно ничего, по строгому счету, крамольного нет, кроме одной совершенно очевидной мысли ― советская власть к человеку абсолютно равнодушна, ее волнуют показатели, а не человек. Может быть, это беда не только советской власти, но и русской вертикали в целом.

Этот абсолютно соцреалистический производственный роман подвергался такой травле, что Евтушенко вылетел из Литинститута за попытку защитить этого автора, поддержать его. А уж какие репрессии развернулись вокруг журнала «Новый мир», где эта книга была напечатана! Какие обсуждения, какие дискуссии! Дудинцев в результате за следующие тридцать лет напечатал одну детскую повесть, а так ему стоял абсолютно полный заслон по всем путям.