Читаем 100 лекций: русская литература ХХ век полностью

Евтушенко - это первый живой автор, которого мы анализируем в этом цикле. И он уже, конечно, отчасти тоже сам памятник эпохе. И забавно было бы Евгения Александровича спросить как-нибудь на досуге, понимал ли он, насколько самоубийственна эта метафора? Насколько он, в общем, "опустил" Братскую ГЭС, сделав её такой своего рода "египетской пирамидой зрелого социализма"? Ясно же совершенно, что Братская ГЭС - это столь же мёртвое железо-бетонное сооружение, как и египетская пирамида. И, в общем, - такой же памятник мёртвому режиму. Она, конечно, продолжает работать, продолжает давать ток. Но того братства, в честь которого она поставлена, больше нет. И города Братска в его прежнем виде больше нет. А есть нищий далёкий сибирский город, где давно уже смеются над этой поэмой и над этой мифологией.

Но, тем не менее, этот диалог уходит потом как-то с первого плана, и на первый выступают те главные персонажи, которых Евтушенко видит в российской истории. Удивительно здесь то, что первая глава, зачин поэмы: За тридцать мне. Мне страшно по ночам. Здесь есть какая-то определённая искренность, определённая точность.

Я вообще Евтушенко очень люблю, должен я с горечью сказать. С горечью, потому что этот человек очень часто эту любовь обманывает и пишет вещи, которые этой любви совершенно недостойны. Но вот какая интересная вышла штука: когда "Таинственная страсть" по экранам прогремела, прокатилась, все стали читать стихи шестидесятых годов. И оказалось, что бо´льшая часть этих стихов никуда не годится. Уцелел Вознесенский (мы о нём говорили только что),  в огромной степени уцелел благодаря своей радости разрушения - очень русской радости при виде того, что что-нибудь горит или рушится, и начинается новое. И уцелел Евтушенко. Вот это - странное дело. Евтушенко, которого столько упрекали в пошлости, в отсутствии вкуса. Но у него есть две вещи, которых нет больше ни у кого в такой степени: он абсолютно честен, он всё время говорит о себе, и говорит о себе правду - да, он кокетлив, иногда он кокетничает, конечно, да, он не говорит о себе последней, самой горькой правды, но он, по крайней мере, искренен и он умеет признаваться в поражении. «Как стыдно одному ходить в кинотеатры» - это фраза, которую не каждый про себя скажет. Замечательный тоже символ одиночества и любовного поражения. У него много любовных стихов, продиктованных настоящей злобой, настоящей ревностью и абсолютной честностью. И вторая вещь, которая Евтушенко выделяет среди многих - он мыслит. Его поэзия - это поэзия ума. И такие стихи, как «Монолог голубого песца», которые я искренне считаю гениальными, невероятно точные. Более сильного, более точного стихотворения о советской интеллигенции не на писал никто.

Кто меня кормит [— тем я буду предан.

Кто меня гладит] — тот меня убьет.

Это прекрасные слова о песце, который сбежал из клетки и не может без клетки. Это гениальные стихи. Как раз об этом ему Катаев сказал: "Женя, перестаньте писать стихи, радующие нашу либеральную интеллигенцию. Начните писать стихи, радующие начальство, или я не поручусь за вашу будущность".

[«Я ему сказал: Женя, перестаньте писать стихи, радующие нашу интеллигенцию. На этом пути вы погибнете. Пишите то, чего от вас требует высшее руководство»]

И тем не менее Евтушенко, надо отдать ему должное, не пошёл по этому пути. Он продолжал писать стихи, радующие во многом всё-таки либеральную интеллигенцию. Потому что он говорил правду.

И вот эта мысль, опыт мысли и искренности - он, надо сказать, в «Братской ГЭС» есть.

Там есть несколько фрагментов удивительно точных.

Там есть попытка спасти ленинизм - это глава про ходоков "Идут ходоки к Ленину" - довольно, по-моему, наивная даже для этой вещи.

Там есть чрезвычайно наивные революционные главы - "Жарки", например.

Там есть много попыток фальшивого умиления перед трудовым пафосом - описание свадьбы, среди которой вдруг на плотине тревога и все бегут срочно её исправлять.

Но самая фальшивая, с одной стороны, а с другой стороны - самая прорывная там глава - это, конечно "Нюрка" - глава про бетонщицу Нюрку. Конечно, сегодня она выглядит смешно:


чуть вибратор на миг положу —

ничего я как будто не вешу,

оттолкнусь от земли — полечу!

[лишь вибратор на миг положу —

ничего я на деле не вешу,

отделюсь от земли — полечу!]


Ну кто ж думал, что вибратор будет для постсоветского человека означать совсем не то. Тогда это такой прибор, с помощью которого строится бетонная конструкция.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Критика / Литературоведение / Документальное