100 лекций: русская литература ХХ век

Но дело не только в этих смешных и в общем не важных эпизодах. Дело в том, что Нюрка - это такой довольно точный психологический анализ. Там что происходит? Эта Нюрка забеременела. Её, естественно, обрюхатил инженер - интеллигентный человек, потому что все гадости совершаются интеллигентными людьми и секса хотят только они. А потом он отказался признавать ребёнка. Он сказал:

«Я, конечно, был первым,

 но ведь кто-то мог быть и вторым…»

Щемящим анапестом написана вещь.

И вот эта Нюрка решила броситься с плотины.

И когда она поднялась на эту плотину с намерением броситься оттуда, она увидела широкую панораму стройки. И эта панорама произвела на неё такое впечатление, что она передумала кончать с собой и решила вырастить советского гражданина.

Знаете, на самом деле не так это глупо. И я скажу - почему. Дело в том, что всё-таки в советской мифологии и в советской культуре был один очень важный посыл: если у тебя ничего не получается, как у человека (в личной жизни, в карьере, в любви, неважно), у тебя есть утешение - ты участвуешь в великом деле. И в этом смысле "Нюрка" это прорывный текст, потому что огромное количество фильмов этого времени, начиная с "Иркутской истории" (экранизации арбузовской пьесы) и кончая комедиями вроде "Карьеры Димы Горина" или "Девчата", несут очень простую мысль: если в личной жизни ты всегда неудачник (потому что любовь кончается, потому что все смертны, в конце концов), но у тебя есть Дело, масштабное, величественное Дело. И благодаря этому делу ты уже не просто "я простая бетонщица Нюрка", а ты уже кирпич в огромной и величественной стене, ты участник великого проекта. Это психологически срабатывает. Я понимаю, что это наивно, но это срабатывает. Возьмите чулюкинский (а Чулюкин - хороший режиссёр) фильм "Девчата" - удивительно откровенный, где есть вот эта недотёпа бедная, которую играет Надя Румянцева, и есть влюблённый в неё Рыбников. Девочка она глупая до чистоты - она не понимает, как люди целуются, им же носы должны мешать. Но на фоне периодически возникающих сибирских пейзажей, гигантских просек, великих гор и снегов возникает ощущение причастности к великому. Не так всё плохо! Да мы, оказывается, строим тут будущее!

И поэтому в «Братской ГЭС» все эти эпизоды, посвящённые её строительству, конечно, звучат большим отступлением для крупного поэта-лирика, который вдруг начал воспевать социалистическое строительство. Но с другой стороны это же в известном смысле выход из всех лирических противоречий. Потому что... Что позволяет нам преодолеть частный страх смерти? Что позволяет нам преодолеть идиотизм нашего эгоизма, нашего страха, нашей оглядки на начальство, что нам позволяет перерасти себя? Только великое общее дело.

Это - толстовская мысль, кстати говоря, вполне работающая у Евтушенко. И поэтому «Братская ГЭС» это, с одной стороны, братская могила (как многие тогда шутили) - братская могила персонажей, культурных цитат, великих намерений самого Евтушенко, а с другой - это очень недурной символ Советского Союза, как такового. Ведь Советский Союз строили люди в основном с неудавшейся, с трагической личной жизнью. Можно понять, почему Лариса Рейснер, любовница Гумилёва и возлюбленная Троцкого, с таким отчаянием бросается в коммунистические проекты. Эта девушка русского декаданса. Потому что весь декаданс построен на мысли о недостаточности частной жизни. И поэтому «Братская ГЭС» это довольно достойный венец вечного спора о смысле, который египетская пирамида и ведёт.

Пирамида говорит: "Всё бессмысленно. Все смертны".

"Нет! Ничего подобного!" - и «Братская ГЭС» со свои идиотским пафосом общего труда как ни странно какую-то свежесть взгляда несёт.

Там есть неплохие исторические главы, там есть очень приличные личные зарисовки. Там нет финала, потому что его и не может быть. Там есть такой уход в общий фальшивый пафос. Но, вот удивительное дело, из всех поэм шестидесятых годов «Братская ГЭС» жива. Живы две больших поэмы Евтушенко - «Братская ГЭС» и «Казанский университет», потому что дальше, как он сам писал, "как в Братской ГЭС Россия мне открылась [раскрылась] в тебе, Казанский университет". И вот сейчас эпилог «Казанского университета» звучит очень величественно:

Люблю тебя, Отечество мое,

не только за частушки и природу -

за пушкинскую тайную свободу,

за сокровенных рыцарей её,

за вечный пугачевский дух в народе,

за пушкинский свободный вечный стих,

[за доблестный гражданский русский стих,]

за твоего Ульянова Володю,

за будущих Ульяновых твоих.