100 лекций: русская литература ХХ век

Но все-таки эта версия при всей свой привлекательности,― многие ее высказывали,― наверно, неверна, потому что выдумать себе так дотошно и точно военную биографию, как выдумал ее Богомолов, невозможно, наверно. Есть свидетельства, доказывающие, что Богомолов действительно сбежал на фронт еще шестнадцатилетним, что он воевал, был СМЕРШевцем и что всю жизнь он тяготился виной за свою тогдашнюю деятельность ― при том, что его роман посвящен именно героизации СМЕРШа.

СМЕРШ ведь занимался не только выявлением врагом народа, но и выявлением лазутчиков, шпионов, поиском вражеских передатчиков, это тоже всё было. Так что «В августе 1944-го» ― роман довольно правдивый в этом отношении. По крайней мере, никто не сумел к нему подкопаться.

Примем за истину тот факт, что Богомолов действительно имел описанную им военную биографию, но не будем забывать о том, что человек это был необычайно упорный, скрытный, никогда ничего о себе не рассказывавший. И только в предсмертном своем огромном романе «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?» он позволил себе некоторую степень откровенности. Такое действительно не выдумаешь, всё, что он рассказывает о конце своей службы, о победе, о переброске на Дальний Восток, о службе в Заполярье, рассказывает, конечно, трагическую, мучительную историю жизни ― и главное, историю позднего раскаяния, когда он страшно кается за все: и за поведение с немцами, и за поведение СМЕРШа, и за собственную свою слепоту и убежденность в 1946–1948.

Правда, впоследствии Богомолов тоже попал под одну из советских репрессивных кампаний. Он был арестован, полгода провел в тюрьме, на следствии умудрился доказать свою невиновность и отделался увольнением из армии.

Но тем не менее вот этот человек, странный, скрытный, с загадочной судьбой, более всего известный к тому моменту рассказом «Иван» и его экранизацией работы Тарковского «Иваново детство», появился в русской литературе как бы ниоткуда и сразу сенсационным образом.

Самая издаваемая, самая тиражная, самая популярная книга о войне ― это не «В окопах Сталинграда», и не «Жизнь и судьба», конфискованная и вернувшаяся к читателю только после перестройки, и не военные рассказы Солженицына, например, «Случай на станции Кочетовка». Самая тиражная и самая знаменитая книга о войне ― это «В августе 1944-го», военный детектив.

В 1973 году Богомолов закончил книгу. Естественно, он нуждался в визе (00:04:17), чтобы ее напечатать. Цензоры в нее вцепились. Больше 130 поправок навязали ему, он отбил все, в книге не было изменено ни одного слова. И она появилась в журнале «Новый мир», в трех номерах, которые передавались из рук в руки, предельно затертые, и сразу стали сенсацией.

Книга эта даже не двойственна, а тройственна. Вот об этом мы и поговорим. Представьте себе советский военный роман, написанный при этом с вызывающе несоветских позиций, детективный, невероятно интересный, и, формально относясь к соцреализму, этот роман тем не менее выдержан в самой авангардной технике и стилистике. Роман этот являет собою некоторую хотя и высоко читабельную, но все-таки смесь Джойса и Дос Пассоса. И вот когда вы представите себе советский военный детектив, написанный Джойсом, вот тут вы действительно ужаснетесь тому, какая великолепная каша варилась в этой, такой на первый взгляд твердой голове.

Роман этот повествует о том, как сотрудники опергруппы Алехин, Таманцев и Блинов (капитан Алехин ― вообще выдающийся, замечательный профессионал разведки) должны накрыть разведывательную группу противника, которая наносит огромный ущерб и передает откуда-то из белорусских лесов очень точные сведения о дислокациях и численности советских войск.

Накрыть эту группу крайне сложно, потому что белорусские леса обширны, но группа эта такая опасная и приносит такой ущерб, что готовы уже советские войска пойти на то, чтобы организовать невероятную дорогую, отвлекающую огромное количество личного состава операцию по прочесыванию лесного массива целиком. Туда десятки тысяч человек должны быть брошены. И для того, чтобы этой операции избежать, у Алехина, Таманцева и Блинова есть трое суток, во время которых у них есть последний шанс накрыть эту рацию.

Это вымышленная история, но таких историй было несколько, они могли иметь место. Поразительно это напряжение романа, упакованного в трое суток действия, когда они должны, пользуясь тончайшими, точнейшими приметами, по документам, по странностям поведения распознать вот этих людей.

Богомолов виртуозно, прекрасно зная предмет, как он это называл, «массируя компетенцию», накопал массу сведений о том, с помощью каких тайных знаков ― не просто водяных ― определялись настоящие удостоверения. В одном месте стоит точка вместо запятой, в другом оборвана фраза ― то есть эти документы таят в себе несколько этажей кодировки, несколько плоскостей ее слоев. И вот каждый человек, вызывающий хоть какое-то подозрение, проверяется под этим рентгеновским взглядом Алехина.