100 лекций: русская литература ХХ век

1974 - Александр Солженицын — «Архипелаг ГУЛАГ» (22.04.2017)

1974 год в проекте «Сто лет — сто книг». Мы говорим о главной книге Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Сам он не считал ее главной, поскольку документальная литература, литература на жизненном опыте своем и своих современников казалась ему все-таки менее важной, чем историческая эпопея «Красное колесо».

Тем не менее «Архипелаг ГУЛАГ» гораздо более популярная в мире и, рискну сказать, более значительная книга Солженицына. Книга, которая своим названием своим ушла в язык. Книга, которая привела к созданию новой организации. Во Франции появилась организация новых левых «Дети Солженицына», которые разочаровались в коммунистическом проекте.

Трудно сказать, в какой степени «Архипелаг ГУЛАГ» фатален и неизбежен для любой коммунистической ли, социалистической ли системы. Братья Стругацкие сказали, что появление репрессивного аппарата большего, чем государственный, и тайной полиции большей, чем обычная полиция, — неизбежное следствие любого тоталитарного режима, а тоталитарным неизбежно становится любой марксистский режим.

Ну, правда это или нет, мы когда-нибудь узнаем, но вряд ли мы будем ставить для этого новые эксперименты, потому что эксперимент советский оказался слишком серьезным, роковым, может быть, смертельным для страны.

Но «Архипелаг ГУЛАГ» далеко не исчерпывается своим фактографическим значением. Солженицын писал эту книгу как мыслитель, а не только как историк. И рассказывает она на самом деле об очень важной вещи — о нравственном стержне. Вот об этом, собственно, и речь.

Ну, конечно, изначально «Архипелаг ГУЛАГ» задумывался как проект в известном смысле научный, как первая попытка фундаментального описания советской пенитенциарной системы. И не только пенитенциарной, вообще репрессивной. Как полное систематическое научное описание всего карательного аппарата, аппарата подавления мысли. Там есть главы о тайной полиции, там есть главы о лагерях и лагерных нравах, о Лубянке и ее тайных тюрьмах, о стукачах и осведомителях, о суках и сучьих войнах, о лагерных восстаниях. Нет такого вопроса советской тюремной жизни, которого Солженицын бы не осветил.

«Архипелаг ГУЛАГ» — это свод примерно 700 свидетельств, изначально 500, потом прибавилось еще 200 за границей, которые он получил после опубликования «Одного дня». Вопрос: думал ли Солженицын изначально, что «ГУЛАГ» станет его главной работой на 10 лет? В принципе, он всегда мечтал именно об историческом повествовании, он видел себя, прежде всего, писателем. Он не предполагал, что ему придется завязнуть на лагерной теме так надолго. И он написал о желании с нею проститься. Последняя фраза последнего дополнения «Да и пора, я с этой темой 20 лет».

Но эти 20 лет все равно оказались недостаточными, чтобы сказать правду о сталинизме. Поэтому он беспрерывно возвращался к «Архипелагу», вносил добавления, писал, публиковал, наконец, списки людей, которые ему помогали. Не мог от этого отделаться. Думаю, что не только потому, что желал наибольшей полноты, но и потому что все-таки каждый раз проверял свою главную догадку.

А догадка заключалась в одном, и она сформулирована в «Архипелаге»: если бы чекисты утром после завтрака семейного, выходя на работу и арестовывая и допрашивая заключенных, не были уверены, что они живыми вернутся домой, другая была бы история России. Вот эта тайна покорности, эта тайна страны, которая добровольно отдалась в лапы мяснику на бесконечно долгое время — вот этим и пытается Солженицын заниматься. И главная его проблема, главный его вывод заключается в том, что люди, позволившие провести над собой весь этот эксперимент, нравственного стержня лишены.

Кто не лишен? Он пишет: упорными, едиными, солидарными в лагерях держались бандеровцы, тех, кого держит национальная идея, сектанты, те, кого держит религиозная идея, и настоящие православные, кстати, в том числе, и герои войны, в частности, Кузнецов, возглавивший Кенгирское восстание, если я сейчас не путаю фамилию. Именно те, кто уже имеет как бы опыт посмертного существования, кто уже махнул на себя рукой. Именно Солженицын ввел в широкий обиход три лагерных закона: не верь, не бойся, не проси.

Первыми гибнут, как сказано еще в «Одном дне Ивана Денисовича», те, кто стучать бегает, да те, кто доедает чужую еду, кто выхлебывает из шлёмки остатки. Нельзя чужое подъедать, нельзя себя ронять. По Солженицыну, нельзя заставить себя выживать, нужно иметь принципы. Возражая ему, Шаламов пишет, что Солженицын просто был не там, где по-настоящему ломали или как, помните, говорил Искандер, кто не ломался, тех плохо ломали.