100 лекций: русская литература ХХ век

Я могу с радостью заметить, что после этого романа многие безработные интеллигенты, большей частью гуманитарии, в школу пошли. Во-первых, оказалось, что там платят, а во-вторых, это был лучший способ сохранить себя. Для меня, тогдашнего учителя словесности в школе 1214, который бегал на молочную кухню, чтобы успеть, до уроков, а потом шел в довольно сложный класс, ― для меня книга Иванова была великим подспорьем. И всем детям, своим школьникам я её рекомендовал. И никто из них не пожаловался.

Я думаю, из тех немногих островков чистого разума, которые были в девяностых годах, эта книга остается самой приятной, и мне она до сих пор ностальгически мила. И автограф Иванова на ней я храню как дорогую реликвию.

1997 - Борис Акунин — «Азазель» (25.11.2017)

Дорогие друзья, общими усилиями мы добрались до 1997 года, который как раз самым непосредственным образом связан с нашей эпохой. Двадцать лет продолжалась эпопея, начавшаяся в 1997 году. Ровно двадцать лет спустя Борис Акунин, сейчас как раз в 2017 году, закончил последний роман о Фандорине, который появится в свет в марте 2018 года. И это последний из рассказов о Маугли.

Так вот что касается Фандорина. В 1997 году Александр Зотиков, один из моих любимых литературных критиков, а на тот момент еще и начальник мой по журналу «Профиль», подарил мне, показал, точнее, маленькую книжку, изданную в количестве, кажется, 50 экземпляров, пробный тираж «Азазели», сказав, эту книгу написал некий давно состоявшийся в профессии человек, он пишет ее под псевдонимом, попробуй раскрыть, кто это делает.

Я прочел книгу, не отрываясь, очень быстро. Она вызвала у меня довольно сложные чувства, но во всяком случае я сказал, что это очень профессионально написано. И, как мне тогда показалось, три вещи я могу сказать довольно точно: я, конечно, не знаю, кто это написал, но с высокой долей вероятности это делал поклонник Стругацких, причем поклонник, хорошо знающий их тексты, действительно, это скорее всего переводчик, потому что его отличает главная переводческая добродетель — у автора не очень много своих идей, их тогда еще не было видно, но он замечательный стилизатор, и третье обстоятельство — он, скорее всего, востоковед, но какой именно востоковед я сказать не берусь, возможно, китаист. Я не очень сильно промахнулся, автор был Григорием Чхартишвили, японистом, действительно отличным знатоком японской культуры и одного из главных ее переводчиков Аркадия Натановича, и при этом человеком уже вполне состоявшимся в профессии, ему было за сорок.

Григория Чхартишвили знали у нас главным образом по блестящим переводам Юкио Мисимы, а прежде всего по новелле «Патриотизм» и роману «Золотой храм». Знали как видного сотрудника прогрессивной и модной «Иностранной литературы». Ну и знали, кроме того, узкий круг его друзей, в частности, Сергей Гандлевский, знали, что он долго занимается как профессионал темой писателей самоубийства. Понятное дело, что для японской культуры, построенной в основном на феномене харакири, эта тема не пустая.

Роман «Азазель» удивил меня тогда, почему я и подумал сразу на Стругацких или кого-то из их фанов, удивил меня одним обстоятельством, собственно, это обстоятельство было в романе главным, — во второй половине девяностых годов, и будущему историку литературы об этом важно помнить, особенно остро в русской литературе встал вопрос: каким образом из человек разумного сделать человека воспитанного? Этот вопрос был сформулирован именно вот так, дословно, Стругацкими в романе «ОЗ», «Отягощенные злом», и после этого становится понятно, почему они так любили эту не слишком популярную книгу. Действительно, в ней вопрос поставлен главный. Ну хорошо, мы создали людям условия, а вот с помощью чего можно из них создать людей нового типа?

Главная проблема русской литературы — это проблема сверхчеловека, и она вся на это нацелена. Это Раскольников, Рахметов, это в огромной степени Долохов, это фон Корен, и неслучайно, кстати, именно фон Корен так отзывается в Фандорине, чеховский герой, это в том числе и Базаров. Но как этого сверхчеловека создать, во-первых? И, во-вторых, что ему делать среди остальных? Та же проблема, которая волновала Стругацких, людены появились ведь биологически, это следующий этап человеческой эволюции. А можно ли дотянуться до люденов? Может ли, например, Виктор Банев в «Гадких лебедях» стать мокрецом? Ему говорят, нет, не надейся, это генетическое, врожденное заболевание, а он уже видит у себя эти круги под глазами. Нет, нельзя.