Есть и другой любопытный пример самонаблюдения бодрого сорокалетнего художника нашего уставшего времени – перформанс «В будке» Дмитрия Петухова. Художник Петухов из группы «Мыло», звезды Parazit’a, собравшей все призы зрительских симпатий питерской и московской общественности, в 2012 году выстроил в «Анне Нове» фанерную будку, наподобие сооружений для ВОХРы на складах с ценным товаром, где и просидел целый месяц, сочиняя текст, с которым, несомненно, войдет в историю. Есть несколько причин видеть в Петухове историческую личность. Кто из поклонников Хармса не дрогнет, прочитав: «Сейчас ко мне пришла интересная мысль, но я отвлекся на бутерброды с кофе и потерял ее»209. Широкие же массы сегодняшней художественной общественности увидят в Петухове образцового современного художника, обученного арт-грамоте, и в этом качестве занимающегося делом настоящего художника, то есть исследованием границ искусства. В этой теологоразведке (Олег Котельников) Петухов находит себе ранее никем из актуальных художников не востребованную функцию – роль буйка, указателя границы, за которую не стоит заплывать. Так что будка у него не вохровская, а спасателя на пляже. А чтобы спастись, он предлагает каждому ответить себе на один вопрос: «Можно ли отказаться от своей личности, но при этом не выходить из социума? Этого делать совершенно не хочется, наоборот, возникает желание интегрироваться в социум с фанатичным рвением»210. В другие времена были у искусства и жизни другие вопросы, например сначала девятнадцать веков нашей эры вопрошали о вечном, потом сто лет о новом. Или вот еще Достоевский в «Белых ночах» придумал «молодой вопрос» о том, как это можно, чтобы под прекрасным звездным небом существовала подлость и гнусь. Историческая заслуга Петухова в точности самоанализа и формулировок на текущий момент, когда мы все сидим по своим будкам, все на своих местах, и возникает представление о том, что «имитирование позиции, равно как и убежденное позиционирование, изначально никак не противоречат друг другу»211. Данное заявление Петухова лет двадцать тому назад сочли бы ироническим постмодернистским парадоксом. Теперь в «десятые» все проще, и может возникнуть подозрение, что художник занимается троллингом. Эта популярная современная практика влияния на массовое сознание, распространившаяся вместе с соцсетями, отправила в глубокую историческую тень интеллектуальное учение о симулякрах, по сути своей стратегическое, а не тактическое, как новейшие разработки. Но я хочу понять Петухова стратегически и поэтому задаюсь вопросом, в какой ситуации имитацию и оригинал можно перепутать? Если их невозможно сопоставить и рассмотреть, например, представим, что они мелькают, быстро колеблются, хотя и кажутся вполне неподвижными. Так и наше время, которое вроде бы замедлилось, пока мы сидим с Петуховым, и тихо стоит себе рядом с будкой, на самом деле, может быть, уже чрезвычайно ускорилось.
Однако у нас теперь нет органа, чтобы ощущать ускорение времени. Нынешнее искусство начисто лишилось футуризма. Эту сущностную утрату первого слога предрекал Тимур Новиков в 1991 году в статье «Туризм», но он рассматривал в качестве замены футуризма культурный туризм, который с историей тесно связан. Теперь, когда история заменяется лентами соцсетей, будущее время вообще выходит из фокуса интересов. На это указывает и популярность неологизма «ушелец» в качестве «ника». Впрочем, «ушелец», как и «антиквариатизация», связаны с очень специальным интересом к прошлому, который не назовешь полноценно историческим. На самом деле, и прошлое, и будущее теперь поглощены настоящим, но оно по-настоящему не подвергается историзации и не смотрит далеко в будущее, а словно бы бродит само в себе. Бальзак, мощный исследователь настоящего, полагал, что именно люди 1830‐х годов, повернутые на деньгах как на единственной реальности, лишились чувства будущего, потому что нечего думать о том, что станет после нас. В 2014 году, когда незаметно подкрались столетия самых страшных сроков в российской истории – Первой мировой, а там уже и Великой Октябрьской, – в галерее были показаны две выставки, косвенно продолжающие арт-соц-исследование Дмитрия Петухова, затрагивающие и тему будущего, и представления о личности, которые, согласно Петухову, нам навязывают школа с вечным вопросом «кем быть?» и романтически упертые «люди-ледоколы».