100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е

В полной мере эти возможности демонстрирует самый масштабный групповой проект неоакадемизма 1994–1995 годов: создание иллюстраций к роману Апулея «Золотой осел», над которыми работали Денис Егельский, Андрей Медведев, Ольга Тобрелутс, Константин Гончаров, Алексей Соколов, компьютерный оператор Дмитрий Холодов, фотограф Виктор Щуров и я. В съемках постановочных фотографий для этих иллюстраций и в создании декораций для съемок участвовали Тимур Новиков, Егор Остров, Олег Маслов и Виктор Кузнецов, пресс-секретарь Новой академии Викентий Дав и многие молодые посетители неоакадемических выставок и вечеринок. Фантазия Гончарова, который выбрал эпизоды для постановочных «живых картин», сделал дизайн костюмов и стал основным автором компьютерных «картин», приблизила неоакадемические иллюстрации к их эллинистической литературной основе. Благодаря тяжелым очертаниям театральных «жреческих» костюмов, благодаря сюрреалистическим совмещениям образов старой живописи и архитектуры с фрагментами произведений модернизма или с образцами новейшей техники, иллюстрации воспроизводят атмосферу магического сна, с которым стремилась слиться поздняя античность (магические культы тогда были очень популярны, и сам Апулей считался магом). Писатель и идеолог кибер-культуры Брюс Стерлинг назвал эти иллюстрации наиболее осмысленным произведением новейшей компьютерной графики. Что неудивительно, ведь, не говоря уже о гениальности Гончарова, в данном случае, в отличие от большей части примеров постмодернистской неоклассики, работает и сам литературный материал – роман о Луции, юноше, превращенном в осла и освобожденном от заклятья богиней Изидой, которая отвечала в мифологии за ритуальную мистику перерождений. Этот роман полон историй о ритуальных оргиях греков, и более, чем основной его текст, известна вставная новелла об Амуре и Психее, в которой теперь читаются символически и провидчески описанные скитания античной классической души в пространствах европейской истории. Фантастические рассказы о снах и превращениях не только погружают в причудливый эллинистический галлюциноз, но и представляют сновидение как способ путешествия души в поисках себя. Так, талант Гончарова преображать реальность и предложение Тобрелутс использовать компьютерный монтаж позволили оживить в метафорических фрагментах историю европейской культуры: открытия идеального мира в храмах древности, городах Ренессанса, дворцах российских императоров и местах паломничества апологетов современности.

Возможности компьютера в этом проекте вполне подтверждают гипотезу Освальда Шпенглера о том, что в период цивилизации – то есть исхода культуры, осуществления ее судьбы – техника стремится к магии: общество направляет максимум технической искусности и изощренности на конструирование двойников и заместителей реальности. Именно эта особенность позволяет Шпенглеру сблизить эллинизм – закат античной цивилизации – с эпохой модернизма, ограничивающей Новое и Новейшее время. Компьютер, изначально осужденный быть протезом сознания, обнаруживает возможности трансформировать ландшафт памяти до неузнаваемости. Историческая «подлинность» отдельных элементов лишается аутентичности, переключение исторических скоростей и случайные эффекты позволяют суперсовременному самолету появиться в небе XIX века над зеркальным двойником древнего храма. Исторический скепсис и циничная демонстрация мускулов современности сопровождают это увлекательное путешествие. Скептический современный историзм, природа которого уже совершенно извращена и имеет лишь косвенную связь со своим исходным понятием, более не поддается на провокацию добротной археологической реконструкции, избегает исторического простодушия живых картин и обходит стороной рефлексию по поводу «конца истории». Он живет за счет страсти к приключению, в котором сиюминутное, современное, последняя мода, собственно, и служит навигатором, как символы на мониторе, задает основные параметры скоростей и направлений в мозаичной мультиплицированной картине времени. Современные элементы как эхолоты улавливают и выстраивают пределы внутренней воображаемой исторической дали, измеряют глубину и горизонты многослойных потоков времени. Так, поэт Михаил Кузмин, переводчик «Золотого осла», прогуливаясь как-то раз уже при советской власти в Екатерининском парке Царского Села, заметил, что лишь с появлением в небе аэроплана пейзаж приобретает ни с чем не сравнимую подлинность исторической ведуты.