100 великих тайн дипломатии

После этого события стремительно сменяли друг друга. 28 апреля 1941 года Гитлер в разговоре с послом рейха в СССР В. фон Шуленбургом заявил, что Сталин собирается напасть на него. До смерти перепуганному послу пришлось успокаивать фюрера и убеждать в том, что он не прав. На следующий день, вернувшись в Москву, Шуленбург, рискуя собой, начал предупреждать своих знакомых дипломатов в СССР, что война возможна и ее надо предотвратить. А 1 мая во время парада на Красной площади все увидели на трибуне Мавзолея Сталина рядом с Деканозовым. Это не соответствовало протоколу, но, видимо, разговор был серьезный, и касался он Германии. Еще через пару дней Шуленбург пригласит Деканозова к себе и скажет следующее: «Господин посол, может, этого еще не было в истории дипломатии, поскольку я собираюсь вам сообщить государственную тайну номер один: передайте господину Молотову, а он, надеюсь, проинформирует господина Сталина, что Гитлер принял решение 22 июня начать войну против СССР. Вы спросите, почему я это делаю? Я воспитан в духе Бисмарка, а он всегда был противником войны с Россией…»

Дальнейшая судьба графа Вернера фон дер Шуленбурга, Иоахима фон Риббентропа и Владимира Георгиевича Деканозова оказалась одинаково трагической, хотя и на разных берегах: первый был казнен 10 ноября 1944 году в связи с причастностью к заговору против Гитлера, второго повесили 16 октября 1946 году по приговору Нюрнбергского процесса, третий был расстрелян по «делу Берии» 23 декабря 1953 года.

Пакт Молотова – Риббентропа

24 августа 1939 года был подписан Советско-германский пакт о ненападении, который более известен как пакт Молотова – Риббентропа по именам подписавших его ответственных лиц. До сих пор многие, и не только историки, спорят о том, что это было – сговор амбициозных держав или попытка хоть немного оттянуть войну, защитить себя от гитлеровской агрессии. Историк А.В. Шубин в сборнике «Партитура Второй мировой» предлагает разделить стремления И.В. Сталина на время до подписания пакта и после событий, которые за ним вскоре последовали: «…на первое Сталин согласился 19 августа (за четыре дня до подписания пакта), а на второе – уже после начала германо-польской войны, когда выяснилось, что нового Мюнхена не будет, но поляки не смогут оказать длительного сопротивления немцам. Это позволяет увидеть широкий спектр альтернатив, которые должны были брать в расчет в Кремле. Уже после пакта могло состояться германо-польское соглашение под давлением Великобритании и Франции и новый Мюнхен – уже с участием СССР. После нападения Германии на Польшу могло начаться эффективное наступление на западном фронте в момент нападения немцев на Польшу, которое оттягивает силы Гитлера на запад и спасает поляков от быстрого разгрома. Каждый из этих вариантов был выгоднее СССР, чем ситуация июля и тем более марта 1939 г., и она совершенно не исключалась пактом».

Иными словами, дело было не в документе, а в самих поступках, которые говорили об истинных намерениях. Мюнхенский сговор показал намерения, как и все дальнейшие действия рейха. Возможно ли было в то время прибегнуть к какому-то иному документу? Думается, это уже не имело практического значения, потому что любые переговоры бессмысленны, когда нападение на Польшу – уже продуманный план. Война уже в те дни многим казалась неизбежной, и дело было лишь в дате начала этой войны.