100 великих украинцев

В круговерти всеобщего смятения, военных действий, патриотических лозунгов и горьких реалий военного времени распался непрочный брак. Зимой 1916 г. Гумилев приезжал с фронта в Слепнево. У них был трудный разговор. «… Когда я жалела, что все так странно сложилось, он сказал: „Нет, ты научила меня верить в Бога и любить Россию“».

Вспоминая тот отрезок жизни, Ахматова в 1918 г. напишет одно из самых известных своих стихотворений, от которого отнимет надолго два первые строфы:

«Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух старинный византийства
От русской церкви отлетал,
Когда приневская столица,
Забыв величие свое,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берет ее,
Мне голос был».

В августе 1921 г., на похоронах Блока, она узнала об аресте Гумилева. Напрасно Ахматова обратилась за помощью к Горькому. Гумилев был казнен «как активный участник контрреволюционного заговора». В предсмертных стихах он скажет: «Вы знаете, что я не красный, но и не белый — я поэт!»

Но эти строки услышат лишь через семьдесят лет, а реабилитирован он будет уже после смерти Ахматовой.

Не многим посчастливится читать и произведения самой Ахматовой: после «Белой стаи» (1917) и «Подорожника» (1921) выйдет в 1922 г. сборник «Anno Domini». Ac 1925 г. будет действовать негласное постановление: «не арестовывать, но не печатать». Анна Ахматова постепенно превратится в некий тайный символ высокой русской поэзии, во что-то такое, о чем все слышали, но что знают лишь посвященные.

Вынужденную изоляцию скрашивали лишь два безмерных увлечения — Петербург и Пушкин. «Люблю архитектуру больше всех искусств», — говорила Ахматова. Она знала автора каждого здания города Петра, знала историю его перестроек — с той культурой знания и той дотошностью, которую она, при кажущемся отсутствии педантизма, вносила во все, чем увлекалась.

«Примерно с середины 20-х годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься архитектурой старого Петербурга и изучением жизни и творчества Пушкина. Результатом моих пушкинских штудий были три работы — о „Золотом петушке“, об „Адольфе“ Бенжамена Константа и о „Каменном госте“». Все они в свое время были напечатаны.

В 1940 г. все же выйдет ее сборник «Из шести книг», но реальных изменений к лучшему в жизни Анны Ахматовой не произойдет.

«Отечественная война 1941 года застала меня в Ленинграде. В конце сентября, уже во время блокады, я вылетела на самолете в Москву.

До мая 1944 года я жила в Ташкенте, жадно ловила вести о Ленинграде, о фронте. Как и другие поэты, часто выступала в госпиталях, читала стихи раненым бойцам. В Ташкенте я впервые узнала, что такое в палящий жар, древесная тень и звук воды. А еще я узнала, что такое человеческая доброта: в Ташкенте я много и тяжело болела.

В мае 1944 года я прилетела в весеннюю Москву, уже полную радостных надежд и ожидания близкой победы. В июне вернулась в Ленинград.

Страшный призрак, притворяющийся моим городом, так поразил меня, что я описала эту мою с ним встречу в прозе… Проза всегда казалась мне и тайной, и соблазном. Я с самого начала все знала про стихи — я никогда ничего не знала о прозе».

«Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл,
Я была тогда с моим народом.
Там, где мой народ, к несчастью, был»

— напишет гораздо позже — в 1961 г. — Ахматова об этих страшных годах в «Реквиеме».

В 1945 г. непроницаемую стену вынужденной изоляции самой выдающейся русской поэтессы XX ст. пробьет визит сэра Исайи Берлина, который станет одним из прототипов «Гостя из Будущего» в «Поэме без героя». Они говорили не только о Достоевском, Джойсе и Кафке, но и о гибели Гумилева и Мандельштама, о расстрелах в лагерях. Перед отъездом из СССР Берлин еще раз навестил Ахматову. Анна Андреевна словно очнулась от мертвого сна. Появилась обманчивая надежда на публикацию стихов, написанных в последние годы…

В апреле 1946 г. в Москве в Колонном зале Дома Союзов Ахматова выступала на поэтическом вечере вместе с Борисом Пастернаком. «Когда она вышла на эстраду, публика, поднявшись с мест, встретила ее громом аплодисментов и в течение 15 минут не давала ей начать выступление», — вспоминали очевидцы. Это событие вызвало приступ раздражения у Сталина. Как рассказал позднее Анне Андреевне один осведомленный литературный чиновник, когда Сталину доложили о триумфальном вечере в Колонном зале, он спросил: «Кто организовал вставание?».