Однако есть доказательства естественного характера смерти Николая, в частности, подробные записи в дневнике, сделанные цесаревичем Александром Николаевичем о болезни отца, который, по его словам, заразился гриппом, а «17 февраля произошёл, по-видимому, отёк лёгких, Николай I начал задыхаться и вскоре умер». При этом в дневнике нет никаких следов, что это были позднейшие записи, заменившие первоначальные. Тот факт, что лейб-медик М. Мандт вскоре после смерти Николая покинул Россию, вовсе не свидетельствует, что он дал яд царю и боялся разоблачения, как на том настаивают сторонники версии самоубийства, на самом деле ни о чем не может свидетельствовать. После смерти своего главного пациента лейб-медику нечего было делать в России, где его репутация была безнадежно испорчена. Ведь Мандт не предотвратил смерть императора, хотя мог бы, казалось, настоять, чтобы недолечившийся царь не выезжал на парады.
Князь Д.М. Голицын вспоминал: «17-го февраля я был приглашен на вечер к г-же Скрипицыной, которая находилась при детях Наследника в качестве гувернантки, жила в Зимнем дворце со стороны Адмиралтейской площади, у Салтыковского подъезда… Начались танцы, как вдруг вбегает к нам весьма растревоженный Адам Олсуфьев (состоящий тогда ординарцем при Государе Наследнике), бывший этот день дежурным при Великом Князе, и объявляет нам, что Государь так плох, что Мандт теряет всякую надежду… Сам доктор Мандт, как оказалось потом, лечил Государя один, без консилиума, какими-то порошками своего изготовления и не предвидел той опасности, которая представилась впоследствии…»
Граф П.Д. Киселев, присутствовавший при кончине императора, вспоминал: «18 февраля 1855 года. Судьба свершилась. Я поцеловал теплою еще руку покойного, ныне усобшаго Императора-Милостивца… 31 Генваря, при моем Докладе, Государь изволил мне сказать с обыкновенною Его приветливостью: “Ты ведь не забудешь, что нынче понедельник и что мы обедаем вместе”. Я отвечал, что простудился и опасаюсь быть неприятным гостем для императрицы. На что Государь возразил: “Я тоже кашляю, жена с нами обедать не будет, и мы вдвоем будем кашлять и сморкаться”…
Николай I на смертном одре. Литография В.И. Гау
15-го, при моем выезде я желал видеть Кн. Долгорукова (Василий Андреевич – военный министр) и Орлова, дабы узнать о состоянии здоровья Его Величества, ибо в воскресенья Государь докладов уже не принимал и лежал в постели. Оба мне сказали, что болезнь серозная, но что прямой или положительной опасности нет. В четверг, 17 февраля, я поехал во Дворец, дабы от камердинера узнать о состоянии Его Величества – ответ был довольно темный – Государь очень жалуется на боль в боку, худо почивал – много кашлял, а теперь успокоился. На другой день, т. е. в пятницу, я послал во Дворец за Бюллетенем – мне привезли копию под № 3-м, который изумил меня и растревожил – я немедленно отправился во Дворец, где в нижнем коридоре и впереди – камердинерской нашел многих генералов и флигель-адъютантов, а также несколько военных и гражданских сановников. Здесь мне объявлено, что Государь находится в безнадежном состоянии, что он исповедовался и приобщился святых тайн. Призывал всех детей и внуков, прощался с Императрицею, выговорил ей и прочим членам своего Семейства утешительные слова, простился с прислугою своей и некоторыми лицами, которые тут находились – и, наконец, последний и тихий вздох отделил душу от тленного тела. Государь 65 миллионов людей скончался смиренно, без страданья, сохранив в последние минуты все силы душевные и все упования христианина».
Полковник Генерального штаба, адъютант цесаревича И.Ф. Савицкий в своих мемуарах не только уверенно подтверждает версию о самоубийстве царя, но и приводит анализ мотивов, толкнувших Николая I на такой шаг: «Тридцать лет это страшилище в огромных ботфортах, с оловянными пулями вместо глаз безумствовало на троне, сдерживая рвущуюся из-под кандалов жизнь, тормозя всяческое движение, расправляясь с любым проблеском свободной мысли, подавляя инициативу, срубая каждую голову, осмеливающуюся подняться выше уровня, начертанного рукой венценосного деспота. Окруженный лжецами, льстецами, не слыша правдивого слова, он очнулся только под гром орудий Севастополя и Евпатории. Гибель его армии – опоры трона раскрыла царю глаза, обнаружив всю пагубность, ошибочность его политики. Но для одержимого непомерным тщеславием, самомнением деспота легче оказалось умереть, наложить на себя руки, чем признать свою вину».
Савицкий ссылался на Мандта, который будто бы за границей сообщил ему, что Николай, осознав свою вину за проигрыш Крымской войны, попросил у него яду и после долгих споров получил его.
Вынос тела Николая I, Санкт-Петербург. Литография В.Ф. Тимма. 1855 г.