Но вечером 20 ноября, после допросов, проведённых приставом Стерлиговым, повар Ефим Егоров признался в убийстве Луизы. По его словам, 7 ноября он пришёл в дом Гудовича, чтобы узнать, каким будет меню на следующий день. Ожидая хозяйку на кухне, повар услышал от слуг, что «Луиза Ивановна» в последнее время стала слишком придирчивой. И тогда Егоров решил её убить, взяв в сообщники кучера Галактиона Козьмина. Ночью они проникли в спальню госпожи, задушили её подушкой и нанесли несколько ударов чугунным утюгом. Затем горничные облачили бездыханную Луизу в платье. Уложив тело в сани, Егоров и Козьмин выехали за Пресненскую заставу и выбросили его в придорожный сугроб. Ефим, «опасаясь, чтобы она не ожила на погибель нашу», нанёс мёртвой женщине ещё и ножевой удар по горлу. Вернувшись на Тверскую, повар и кучер увидели, что горничные Аграфена Кашкина и Пелагея Алексеева уже сделали в квартире уборку. Убедившись, что следов преступления в спальне нет, Егоров и Козьмин отправились в трактир, расположенный на Моховой, и просидели там за чаем и водкой почти до утра. Егоров утверждал: «Убил её потому, что она была злая и капризная женщина; много пострадало по её наговорам людей, в том числе сестра моя Василиса Егорова, которую отдали за мужика замуж».
Трое других слуг в целом подтвердили рассказ Егорова. По показаниям повара, накануне он использовал флигель для забоя птицы – кур и цыплят, отсюда и пятна. 22 ноября Сухово-Кобылин был освобожден, но ему было запрещено покидать пределы Москвы.
Московский надворный суд вынес 13 сентября 1851 года приговор, по которому Егорова и Козьмина надлежало отправить на каторжные работы на 20 и 15 лет соответственно. Ссылка ожидала и горничных. В приговоре отмечалось: «Сухово-Кобылина, ни в чём по сему делу не виновного, к суду не привлекать». Но ровно через два месяца, 13 ноября, Ефим Егоров и остальные слуги отказались от признаний. Ефим рассказал, как Стерлигов пытал его: закручивал руки, подвешивал на крюк, держал в камере без еды и питья, избивал. Пристав показал ему письмо от Сухово-Кобылина, в котором за дачу признательных показаний Ефиму были обещаны «1500 руб. сер., свобода родственникам и ходатайство об облегчении участи».
Дело против слуг слишком явно было шито белыми нитками. Никаких свидетельств о жестоком обращении Луизы с ними не было найдено, равно как и не было найдено следов побоев. Наоборот, если кто и бил слуг, так это сам Александр Васильевич. Дворовые скорее должны были радоваться, что попали в услужение к Луизе: теперь их хотя бы барин не бил. Скорее они должны были желать смерти самому Сухово-Кобылину. Да и где бы они взяли экипаж, чтобы отвезти труп Луизы к месту его обнаружения?
Галактион Козьмин сообщил, что год назад «был обольщён частным приставом Хотинским», который также зачитал ему письмо от Александра Васильевича: за признание в убийстве хозяйки кучеру обещали деньги и «вечную свободу». Горничная Аграфена Кашкина вновь подтвердила: Луиза ушла из дома вечером и больше никто её живой не видел. По её словам, лжесвидетельствовать об убийстве её заставил Сухово-Кобылин, обещая «награду и защиту».
Мало кто сомневался, что Александр Васильевич подкупил Стерлигова и слуг. Позднее он признавался: «Накануне каторги я был. И не будь у меня связей да денег, давно бы я сгнил где-нибудь в Сибири». Естественно, писем, о которых упоминали повар Ефим Егоров и кучер Галактион Козьмин, найти не удалось, а частные приставы Хотинский и Стерлигов «отрицали своё участие в подкупе» крепостных Сухово-Кобылина. В Сенате в декабре 1852 года три сенатора высказались за оправдание Сухово-Кобылина; один – Иван Николаевич Хотяинцев – выступил против: по его мнению, слуги не имели отношения к преступлению, зато вина Александра Васильевича казалась «вероятной».
Надо принять во внимание слабое развитие криминалистики того времени. Не было ни дактилоскопии, появившейся лишь в самом конце XIX века, ни анализов на установление группы крови, появившихся лишь в начале XX века.
В октябре 1853 года министр юстиции граф В.Н. Панин выступил в Сенате с докладом по затянувшемуся делу. Он указал на недостаточное количество улик для осуждения слуг Луизы и неполного изучения материалов, связанных с Сухово-Кобылиным, и предложил направить дело на «переследование». В январе 1854 года резолюцию о создании новой следственной комиссии подписал император Николай I.