Как видим, советская власть заботилась о писателях как могла. И даже больше. Особой, мало кому доступной в те годы роскошью был установленный в квартире телефон. Вот это забота так забота — не у всех партийных работников в те времена были телефоны, а в «Слове» аппарат был в каждой квартире. А ведь приятно, черт возьми, снять трубку, сказать: «Барышня, дайте мне 2–18, добавочный 4» и поговорить от души. И неважно, что собеседник твой живет этажом ниже, ведь телефон — это такая удобная вещь. Правда, кроме барышни, к телефонной линии подключался специальный человек, который внимательно-внимательно слушал все, о чем говорили писатели, и старательно-старательно все записывал. А потом эти записи ложились на стол какому-нибудь «большому человеку». Говорят, что следить за людьми нехорошо. Глупости все это, буржуазные предрассудки. В коммунистическом обществе у человека нет личной жизни, все должно быть общим. Так что почитаем…
Вот, например, писатель Вишня позвонил писателю Тычине. А вот режиссер Курбас и драматург Кулиш обсуждают новую пьесу. Или, например, разговор двух художников. И оставался от чтения у «большого человека» неприятный осадок. Нехорошо получается, товарищи, совсем нехорошо. Выходит, что украинские писатели, поэты и прочая интеллигенция не любят советскую власть. Ведь говорят о каком-то голоде, о разоренной деревне. Какой голод, о чем речь? Коллективизация идет полным ходом, деревня семимильными шагами стремится к коммунизму. Да, есть отдельные издержки, недоработки, мешает контрреволюционный элемент. Так это мы искореним.
И искореняли. Первым не выдержал Микола Хвылевой. Писатель и герой Гражданской войны, он до поры до времени был убежден, что советская власть — единственно правильная власть на свете. Затем, правда, начались сомнения. Но пришлось приспосабливаться, ведь время относительной свободы прошло. На одном из первых процессов против украинской интеллигенции Хвылевой выступил с обвинительной речью. А ведь некоторые из обвиняемых были если и не друзьями, то, по крайней мере, хорошими знакомыми писателя. Однако дальше закрывать глаза на то, что происходило в Украине, он просто не мог.
В 1933 году ЦК КПУ устроило своеобразное соцсоревнование среди украинских писателей: кто напишет лучший роман об успехах коллективизации. Хвылевой уехал в Барвенковский район. А когда вернулся, друзьям показалось, что он постарел на пару десятков лет. Вместо процветающих колхозов Хвылевой увидел вымирающие деревни, вместо счастливых колхозников — обтянутые кожей скелеты, людей, которые от голода теряли человеческий облик. После этой поездки собрались в квартире Хвылевого друзья. В какой-то момент Хвылевой поднялся из-за стола и со словами: «Я сейчас покажу, как писать настоящий роман» ушел в кабинет. Спустя несколько секунд раздался выстрел.
Самоубийство Миколы Хвылевого потрясло украинскую интеллигенцию и всех, кто так или иначе был причастен к культурной жизни республики. Потрясло, но ничего не изменило. Это стало началом череды самоубийств и арестов. Говорят, что Хвылевой пытался таким жутким способом остановить набиравший обороты террор против украинской интеллигенции. Но вышло, скорее, наоборот. На похоронах Хвылевого, собравших массу народа, многие, еще до конца не понимая, что происходит, позволяли себе откровенничать. А ведь среди пришедших на кладбище были и те, в чьи обязанности входило внимательно слушать, а затем записывать и докладывать. Поначалу обитатели дома «Слово» просто не верили, что их будут тщательно, с толком и расстановкой, уничтожать. Первые аресты казались какой-то нелепостью, ошибкой, которую мудрое руководство быстро исправит. День, два, максимум неделя, и они, друзья и соратники, вернутся домой и расскажут, что с ними просто вежливо поговорили, что все хорошо и жизнь идет своим чередом.
Но затем «воронки» стали приезжать каждую неделю. Уже все и всем было ясно. И все равно они ждали, надеялись на чудо. Чего ждать? Бегите, кричите, спасайтесь, сражайтесь за свою жизнь, делайте же что-нибудь!!! Ведь вы же не могли не понимать, что происходит! Говорят, что один из молодых упитанных работников харьковского НКВД (а в те голодные годы по упитанности сразу было видно, в каком ведомстве работает человек) пошутил, что чем гонять туда-сюда машину, проще поставить на всех окнах «Слова» решетки и прямо на месте разбираться со «всей этой украинской сволочью».