1000 лет радостей и печалей

Я сел на заднее сиденье между двумя людьми в штатском. Старший обернулся с переднего сиденья и вытащил черный мешок с надписью «Подозреваемый», велев мне надеть его на голову. Он был сшит из такой толстой ткани, что не пропускал воздух. Когда я пожаловался, он забрал мешок обратно и попытался ключом проделать в нем несколько отверстий. У него не получилось продырявить плотную ткань, так что он протянул его обратно со словами: «Придется привыкнуть». После этого, с мешком на голове, я уже ничего не видел.

Полное название ведомства, занимающегося государственной безопасностью, — Министерство общественной безопасности КНР, и его деятельность держат в тайне. Поскольку «государственная безопасность» по-китайски звучит так же, как «национальное достояние» в интернете ее агентов часто называют «пандами». Их главные мишени — политические диссиденты, негосударственные организации и правозащитники.

Пока мы ехали, сидящие по бокам от меня агенты крепко сжимали мои предплечья. Куда мы ехали? И что там произойдет? Я не знал. Мне оставалось только расслабиться и спокойно дышать. Но вскоре я почувствовал удушье, а по лицу потек пот. Я думал, что подобное рано или поздно может произойти, но, когда это случилось на самом деле, все казалось нереальным. Вспоминались сцены похищения людей в кино, и я будто наблюдал со стороны, как везут кого-то другого.

Мне показалось, что машина едет на север, и я начал гадать, не в Циньчэнскую ли тюрьму мы направляемся, — она на северной окраине Пекина и известна тем, что там обычно держат политзаключенных. Всего три дня назад я был неподалеку от нее, собирая землянику вместе с Ван Фэнь и Ай Лао, и показал им издалека здание тюрьмы, которое маячило за тополями. «Хорошо, что они знают, где это», — подумал я.

Я пытался запоминать все повороты по ходу движения, но от этого меня стало клонить в сон. Прошло больше часа, и вот машина замедлилась, а потом, пройдя несколько блокпостов, остановилась. Агенты молча вытащили меня из машины, и мы вошли в помещение, где меня повели вверх по винтовой лестнице. Она была слишком узкой, чтобы идти плечом к плечу, так что один шел впереди, и мы поднимались по ступеням боком. На полпути они передумали, и мы вернулись на первый этаж. Я почувствовал под ногами ковер, когда мы входили в комнату, где меня усадили на деревянное кресло с круглой спинкой.

Около сорока минут прошло в молчании, а потом мне сказали встать и сняли мешок. Передо мной стоял высокий, мускулистый тип вроде тех, кого обычно ожидаешь увидеть в кино в такой сцене. Я чувствовал, что он наслаждается моментом. Другой мужчина, пониже ростом, обшарил меня и забрал ремень, телефон и бумажник, а потом приковал мою правую руку наручниками к подлокотнику. Наручники были тяжелыми и холодными, как лед.

Молодой человек в тренировочном костюме Nike — внешне он немного напоминал спортсмена — сидел на стуле в трех футах от меня и, не моргая, наблюдал за мной, положив ладони на бедра. Узкие глаза с тяжелыми веками на его молодом лице смотрели на меня безучастно. Этот пустой взгляд, как у каменного истукана, мне часто встречался в последующие дни.

Опустив глаза, я заметил, что краска на подлокотниках сильно потерлась от наручников. Справа я увидел на полу отметины, указывающие на то, что когда-то там стояли две двуспальные кровати, а на стене висела картина; слева были чулан и туалет. За окном сквозь щелки в жалюзи я сумел углядеть электрическую изгородь и камеры наблюдения на склоне.

После ужина вошли двое мужчин, на вид лет сорока. Тот, что постарше, одетый в ладно скроенный бежевый пиджак, довольно вежливо поприветствовал меня. Он сказал, что они вместе с коллегой, который будет конспектировать наш разговор, занимаются допросами в отделе уголовных расследований пекинского отделения Управления общественной безопасности. Он небрежно бросил на стол папку и сел.

«Я так понимаю, вы знаменитость, — сказал он. — Извините, что я вас раньше не знал. Перед приходом сюда я специально почитал о вас в интернете».

Я внимательно слушал, пытаясь понять, что происходит: я жил здесь, в Пекине, и арестовать меня они могли в любой момент, так зачем было ждать, пока я отправлюсь в аэропорт? Видимо, приказ дали так неожиданно, что у него не было времени подготовиться.

Он сказал, что принятые ими меры называются «домашним наблюдением», что в уголовном праве является одной из четырех разновидностей принудительных мер, в число которых также входит допрос, задержание и арест.

Я хотел позвонить семье и адвокату, но он сказал, что это невозможно. Это меня не удивило, поскольку то, что снаружи считалось нормой, здесь превращалось в абсурд. Полностью название этой формы принуждения звучало как «домашнее наблюдение в специально отведенном месте». Это позволяло властям до шести месяцев держать меня в помещении, которое не считалось тюрьмой и не подлежало никаким формальным ограничениям. Это была более жесткая мера, чем арест, потому что здесь мне отказывали в праве на адвоката и не пускали посетителей.