1000 лет радостей и печалей

После моего освобождения жизнь наполнилась самыми разными эмоциями — любовью и ненавистью, счастьем и грустью. Каждый день, казалось, имел мифологическое, символическое значение, ведь глупость и фальшь стали основой моей жизни, а мои ежедневные трудности были всего лишь частью общей картины. Я никогда не забывал о постоянном присутствии врагов прямо под моими воротами, и любое самое мелкое происшествие заставляло меня нервничать. Я не тешил себя фантазиями о будущем и не ожидал от него ничего особенного. Я просто жил сегодняшним днем.

На сорок четвертый день после моего освобождения, решив, что больше не могу молчать, я поприветствовал в Twitter тех, кто меня поддерживал, а также упомянул физическое и психологическое давление, которому подвергались мои сотрудники, пока я был в заключении. Нарушая наложенные на меня запреты, я рисковал снова оказаться под стражей, но потеря свободы самовыражения была равноценна тюрьме. Количество моих подписчиков в Twitter достигло 100 000, и, когда я впервые за несколько месяцев снова писал твит, на мгновение мне показалось, что все как в старые добрые времена. Но, конечно, все изменилось.

Как и раньше, мы с Ван Фэнь каждый день водили Ай Лао гулять в соседний парк. Они так много вынесли, пока я отсутствовал. Чтобы объяснить ребенку мое исчезновение, Ван Фэнь пришлось придумать, что меня задержала в Великобритании работа над крупным проектом, и, когда меня освободили, Ай Лао строго сказал: «Папа, не работай больше в Лондоне, пожалуйста». Теперь он знал правду, и я поклялся не покидать его ни при каких обстоятельствах.

Однажды, вскоре после моего освобождения, Ай Лао лежал рядом со мной и рассматривал мое лицо. «Ай Вэйвэй, — сказал он, — если ты пошире раздвинешь брови, будешь счастливым». Ай Лао всегда называл меня полным именем.

— Ты хороший папа, — продолжал он, — и у меня тоже будет сын, и у этого сына будет сын, и у того сына тоже будет сын.

— А как ты думаешь, что было, когда Ай Вэйвэя забрали? — спросил я. Его ответ меня обескуражил.

— Ничего страшного, — сказал он. — Они тебе делали рекламу, чтобы ты стал еще более знаменитым.

В другой раз он сказал Ван Фэнь: «Дураки все делают по-своему. Я хочу сказать, что даже если кто-то дурак, пусть делает, что хочет. Плохие парни тоже все делают не так, я заметил».

Он всегда был любознательным и однажды спросил меня:

— Пап, сколько времени прошло? Уже сто дней?

— О чем ты? С каких пор?

— С тех пор, как мы были обезьянами.

Ему было что сказать и моим подписчикам. «Правда кривды не боится». По его словам, это из стихотворения о весне.

— Как ты думаешь, какая польза от любви? — как-то спросила его мать.

— Любовь дает нам чувства, — ответил он.

— Так что такое, по-твоему, любовь?

— Любовь? — Он задумался. — Любовь — это бутылка с водой, которую легко разбить, но если вы бросите ее на пол, она не разобьется.

Ай Лао сделал множество открытий. «Каждый, кому удается спастись, будет притворяться мертвым».

— Что стряслось, Ай Лао? — спросил я. — Чем ты недоволен?

— Папа, знаешь, чем я недоволен? Я чувствую, что время в этом мире идет слишком быстро. Поэтому придумай что-нибудь, чтобы оно шло медленнее. Ты же такой находчивый энтомолог. Единственный способ — грустить. Когда я грущу, время идет медленнее.

Однажды в студии Ай Лао повернулся ко мне и очень серьезно сказал: «Я не просто делаю то, что мне хочется, — я сначала что-то делаю, а потом смотрю, что получается».

У него обнаружился особый интерес к словам, стало развиваться языковое чутье. Тринадцатого августа он написал стихотворение бабушке. «Огонь, почему ты так жарко горишь? Ничего не отвечает Марс, знай себе дальше горит. Меркурий и Марс далеко-далеко, не встретиться им никогда, между ними пустыня, а в пустыне пагода».

Однажды, сидя в машине, я рассказывал ему истории и спросил:

— Что следует написать на надгробии героя?

— Папа, напиши вот что, — сказал он, — «Надеюсь, легкий ветерок с любовью веет над его могилой».

Мне понравились эти слова. «Оставь их для меня», — подумал я.

Из-за того, что мой паспорт все еще был в органах государственной безопасности, в октябре 2011 года я не смог приехать на открытие своей персональной выставки под названием «Отсутствующий» (Absent) в Музее изобразительных искусств Тайбэя, точно так же я не мог посещать открытия других своих выставок еще четыре года. И мне, и кураторам этих выставок мое отсутствие приносило немало проблем, но при этом оно демонстрировало необходимость борьбы за свободу слова, несмотря на возможные жертвы.