1000 лет радостей и печалей

Оба его любимых русских поэта, Есенин и Маяковский, покончили жизнь самоубийством. В одном из ранних сочинений отец размышляет о возможной смерти без надежды, в безутешности, в вечном сожалении о том, что смерть нашла тебя не в пылу битвы, а в уединенном унылом углу. Мысли такого рода наверняка нередко приходили ему в голову и в тот период.

К концу 1957 года карьера Ай Цина была разрушена, но критики, рвущиеся подчеркнуть свои заслуги перед революцией, находили все новые свидетельства его непростительных ошибок. Следующей весной статья молодого литературного критика Яо Вэньюаня вывела нападки на отца на новый уровень, обнаружив буржуазные тенденции в его работах на всех этапах карьеры. Многие интеллектуалы прибыли в Яньань с буржуазными представлениями о демократии, признавал Яо, но большинство из них постепенно приняло пролетарскую идеологию. Ай Цин же упрямо цеплялся за реакционные предрассудки, так и не преодолев свой страх перед пролетарской революцией. Разоблачение оставалось лишь вопросом времени. «Так „эра“ Ай Цина завершилась народным презрением, — заключал Яо Вэньюань. — Он начинал как сторонник буржуазной демократии, а закончил как антисоциалист: его путь пройден».

В последующие годы Яо написал десятки статей, превозносящих маоизм и подвергающих сомнению лояльность китайских интеллектуалов, чем расположил к себе Мао и заработал в конце концов пост в Политбюро. Только после смерти Мао в 1976 году он был наказан за свою роль в «культурной революции»: как члену печально известной «Банды четырех» ему предстояло провести в тюрьме двадцать лет.

Мао считал, что навесить на Ай Цина и других подобных нарушителей ярлык «правых элементов» недостаточно: за свои тяжкие преступления они заслуживают также физического наказания. Поэтому 550 000 интеллектуалов подлежали «исправлению трудом». Через двадцать лет, когда их наконец реабилитировали, в живых осталось только 100 000. К тому времени оппозиция была на последнем издыхании.

Глава 7. С крайнего северо-востока на крайний северо-запад

Начало нового, 1958 года ознаменовалось новыми нападками на Ай Цина и его коллег-писателей. Двадцать шестого января 1958 года влиятельный литературный журнал Вэньи бао поставил вопрос ребром: «Что заслуживает новой волны критики?» И ответил на свой вопрос: «„Дикие лилии“ Ван Шивэя, „O 8 Марта“ Дин Лин, „Понимать писателя, уважать писателя“ Ай Цина и подобные им эссе». Далее в статье говорилось:

Примечательно в этих авторах то, что под видом революционеров они создают контрреволюционные сочинения. Люди с тонким обонянием, конечно, сразу это учуют, но иных они могут ввести в заблуждение. Жители других стран, знающие имена Дин Лин и Ай Цина, могут заинтересоваться подробностями. Поэтому мы перепечатываем эти эссе полностью. Выражаем благодарность Дин Лин, Ван Шивэю и прочим за их старания: ядовитые сорняки стали хорошим удобрением, учителями широких народных масс, воистину показав народу, как работают наши враги.

Ай Цин был потрясен тем, что закрытое шестнадцать лет назад дело снова открывают. За несколько месяцев до этого на собрании отделения Коммунистического союза молодежи Китая при Союзе писателей КНР председатель призвал всех «помочь» Гао Ин откреститься от Ай Цина и обличить его антипартийную позицию. Но Гао Ин воспротивилась: «Я не замечала у Ай Цина никаких антипартийных высказываний, — говорила она, — и не собираюсь с ним разводиться. Если Ай Цина считать ретроградом, то и я не могу быть прогрессивной. Так что с целью очистки рядов Молодежной лиги заявляю о своем выходе из Лиги».

В аудитории началась суматоха. Гао Ин выбежала сначала из зала, потом из здания и прыгнула в стоявшую на улице повозку рикши. «Поехали!» — крикнула она удивленному рикше. Добравшись до дома, она сказала мужу: «Теперь куда ты, туда и я».

В ходе Кампании против «правых элементов» из-за политического давления многие пары расстались, но мои родители держались вместе. На тот момент у них было трое детей: Линлин и Гао Цзянь — дети Гао Ин от предыдущего брака, и я. Приближался мой первый день рождения, а мы собирались уезжать из уютного дома, и вернуться нам предстояло только через двадцать лет.