1000 лет радостей и печалей

В Китае все идет по заведенному порядку, и это не обсуждается. У человека нет права спорить с властью, а унижение часто преподносится как честь, которую тебе милостиво оказали. Власть всегда стирает мысли и чувства отдельного человека. И вот, когда люди собрались проводить отца в последний путь, они обнаружили на его груди флаг Китайской коммунистической партии с гигантскими желтыми серпом и молотом.

С первого взгляда может показаться, что отец не слишком повлиял на меня, ведь при жизни он редко давал мне прямые указания. Но это во многом было связано с моим нежеланием спрашивать его совета. Сделай я это, он, несомненно, ответил бы. Он никогда не пытался меня в чем-то переубедить и ничего не требовал, но я всегда сверял по нему свой внутренний компас, как по звезде в небе или по дереву в поле, и он незаметно, каким-то таинственным образом помогал мне найти мой путь. Именно благодаря отсутствию однозначных предписаний между нами образовалась духовная связь; по-своему отец защищал меня.

В середине 1990-х годов, во время работы над «Черной книгой», я познакомился с Хансом ван Дейком — высоким голландцем несколько болезненного вида. В застенчивых глазах Ханса часто мелькала хитринка, и он всегда был моим добрым другом. Его впечатлила бунтарская суть «Черной книги», но сам он был приверженцем школы Мондриана и ценил гармонию и порядок. Всю жизнь он коллекционировал связанные с искусством документы, организовал несколько выставок. Каждые несколько месяцев ему требовалось выезжать из страны, чтобы обновить визу, но он не возражал — это давало ему возможность время от времени полакомиться в Гонконге вкусным мороженым. Вместе с Хансом и его другом Фрэнком мы основали арт-пространство под названием «Архивы и хранилище китайского искусства» (China Art Archives and Warehouse) — первое профессиональное место для альтернативного искусства в столице Китая.

Летом 1995 года я познакомился с Ули Сиггом, и эта случайная встреча изменила мою жизнь. Будучи тогда послом Швейцарии в Китае, Сигг инициировал первые совместные проекты между Китаем и странами Запада. Благодаря ему на эту пустынную землю хлынул международный капитал. Он уверенно говорил на самые разные темы и, казалось, знал практически все, а его интересы и опыт впечатляли не меньше, чем его невероятная энергия. Беседа с ним всегда была мне в радость, потому что она часто сворачивала на неизведанную территорию — как и автомобиль, который он вел. Он не сбавлял скорость на поворотах и так успешно осваивал новые направления, что казалось, будто машина и дорога становились продолжением его тела. Однажды, когда Сигг был за рулем, он обратил мое внимание на оленя на склоне холма, но, когда я повернул голову, олень уже убежал, и я лишь услышал, как камешки покатились вниз, в долину.

Сигга завораживало китайское искусство, и он как раз начинал собирать коллекцию. Он был уверен: рано или поздно Китай поймет, что потерял своих лучших современных художников просто из-за того, что не обратил на них внимания и не оценил их вовремя. Меня не беспокоило, что будущее Китая может оказаться таким, каким его воображает Сигг, да я и не возражал, если так оно и случится.

Сигг ездил по студиям художников, которые практически не говорили на английском, а некоторые не говорили и на нормативном китайском, но все они с нетерпением ждали его приезда, так как его признание свидетельствовало об успешности их работы. Правда, может пройти много лет, прежде чем его усилия по распространению современного китайского искусства оценят по достоинству. В те времена его уверенность, конечно, казалась ошибочной.

В 1997 году, когда срок службы Сигга в посольстве подходил к концу, он учредил премию в области китайского современного искусства, в жюри которой я входил в течение нескольких первых лет. Он также приглашал в Пекин кураторов влиятельных арт-фестивалей, в том числе Харальда Цимана, Ханса Ульриха Обриста и Криса Деркона. Впоследствии Циман взял две мои работы на Венецианскую биеннале 1999 года. Я приехал на место проведения выставки в самом сердце этого утонченного старинного города, где прибрежный бриз несет приятную прохладу. Но туристические достопримечательности обычно меня раздражают, и мне все быстро наскучило. В день открытия я встал перед базиликой Сан-Марко и сделал очередное фото со средним пальцем, а потом сбежал. Я знал, что, если проведу там еще хотя бы одну минуту, потеряю себя навсегда. Тогда, как и сейчас, у меня было (пусть даже инфантильное) инстинктивное неприятие культурных авторитетов.