1000 не одна боль

Перехватил за талию обеими руками и ускорил толчки, не переставая смотреть на ее лицо и едва она приоткрыла рот в легком вздохе тут же завладел ее губами, толкаясь в нем так же, как и членом, посасывая ее губы, отдавая ей ее же вкус и съедая его с ее губ пока не начала извиваться под ним. Впиваться ему в плечи словно пытаясь оттолкнуть… Боится оргазма, а его заводит этот страх, эта ее боязнь реакции собственного тела.

— Не бойся… дай этому сожрать тебя… посмотри на меня.

Отрицательно качает головой, но Аднан сжимает ее лицо ладонью.

— Посмотри… давай, открой глаза.

Приоткрыла и он шумно выдохнул увидев, как они блестят от слез.

— Чувствуешь меня? А я чувствую тебя… Давай, пусть это взорвется. Кричи! Расцарапай мне спину… давай, Альшита, — и с каждым словом двигаться все резче, сильнее. Приподняв ее бедра и сжимая их ладонями, чтобы насаживать ее на себя. А потом Аднан замер, стиснув челюсти до хруста, позволяя ей сжиматься в судороге оргазма. Смотрел на нее, на лицо, покрытое румянцем наслаждения, на закатывающиеся глаза, на щеки с мокрыми дорожками слез. Смотрел и чувствовал, как его трясет… От еще большего желания, от триумфа. В бешеной лихорадке, в эйфории от осознания, что владеет ею сейчас совершенно безраздельно. Без алкоголя и проклятого снадобья за которое он надерет задницу Рамиля так что тот не сможет сидеть.

Дождался, пока стихнет последняя сладкая судорога, и снова начал двигаться, с новой силой толкаясь еще глубже, еще сильнее, врываясь в него с новой мощью. Чтобы через быстрые движения затрястись всем телом от адского наслаждения, взорвавшегося в мозгах, растекшегося по венам, сжигая их раскаленной магмой и разорвавшего его сознание на тысячи мелких осколков. Закричал от бешеного наслаждения, проникшего сквозь каждую молекулу кожи и заставившего сильнее сжимать ее бедра, пока он изливался в горячую глубину ее податливого тела.

Рухнул на локти, исступленно целуя ее влажные волосы, касаясь напухших губ, подбородка, щек.

Дождался пока она откроет глаза…

— Доброе утро, Альшита… Тебе снились хорошие сны?

Она отвернула голову в сторону и промолчала.

— Сейчас позавтракаем и я отвезу тебя в одно прекрасное место, тебе понравится.

Но она так и не открыла глаза, и он почувствовал, как ярость начинает закипать с новой силой. Потому что думал, что все изменилось… надеялся. Мать ее. Что все изменилось сейчас.

— Было больно? — скорее зло, чем заботливо.

— Нет, — ответила очень тихо.

— Тогда в чем дело? Тебе ведь было хорошо. Я видел. Я чувствовал.

Она резко повернулась и посмотрела ему прямо в глаза своими темно-фиолетовыми и неестественными как будто их кто-то нарисовал чернилами, а потом капнул на них каплями воды.

— В этом… в том, что мне хорошо… а должно быть плохо. Потому что все неправильно.

— Что неправильно?

— Все.

Снова захотелось сдавить ее тонкое горло.

— Все так, как я хочу, а все чего я хочу — это правильно. Запомни это как непреложную истину, иначе твоя жизнь прекратится в ад.

— Она и так от него ничем не отличается.

— Правда? Может показать тебе, что такое ад на самом деле?

Ударил кулаком возле ее головы, и она зажмурилась. А ибн Кадир встал с постели и направился в ванную.

— Завтра мы уезжаем в Каир, и ты познакомишься с моей семьей. — обернулся на нее возле двери, — и ты будешь делать вид, что у тебя все правильно иначе я с тебя кожу сниму живьем.

Сидеть с ним за одним столом, пока он ест и не спускает с меня взгляда своих невыносимых зеленых глаз оказалось не меньшей пыткой, чем спать в одной постели. И нет, не потому что мне не нравилось… все хуже. Мне нравилось. И именно это сводило с ума. Мой ум орал мне, что я должна ненавидеть этого человека, я должна мечтать избавиться от него и от навязанной мне неволи. А вместо этого я нежусь в его объятия и втягиваю полной грудью запах его тела, его пота и ощущаю, как покалывает кончики пальцев от совершенно невыразимого восторга, от какого-то абсурдного понимания, что такой мужчина, как Аднан ибн Кадир… что он не должен был быть с такой как я. Особенно вспоминая его жену… мысли о которой врывались в мое сознание постоянно и отравляли меня настолько ядовитым ядом, что в эту секунду мне хотелось ударить мужчину, лежащего со мной в одной постели и орать ему, чтобы убирался и не смел прикасаться ко мне. И вот за эту ревность я презирала себя еще больше, чем за свое наслаждение его поцелуями и прикосновениями. Потому что должно быть все равно кто у него и сколько… а мне не было все равно. Пока он с аппетитом поедал свой завтрак я ковырялась вилкой в тарелке и думала о том, как скоро он пойдет к ней после меня.

— Ешь. Или тебе не нравится? Я могу приказать принести тебе другую еду.

— Нравится.