1000 не одна ложь

А потом смотрел, как они вместе катаются по городу, как Рифат носит на руках свою дочь, как смеются, как им хорошо… будь они все прокляты. И последней каплей стало, когда она потащила его в дом. Трахаться. Выскочила за ним и утянула за собой. Раскрасневшаяся, с блестящими глазами. В эту секунду он решил, что хочет видеть ее слезы. Много кровавых слез, хочет слышать ее стоны боли и хочет, чтобы тот, кто получил все то, что должно было принадлежать Аднану, корчился в самых невыносимых муках. Они предали его оба. Один оставил умирать под обломками камней, а вторая ставила рога и усыпляла бдительность. Оба его использовали.

И там, у костра, пока Фатима выплясывала перед ним один из своих любимых танцев, звеня браслетами и выписывая восьмерки упругой и сочной задницей, она схватила его за руку и потянула в хижину, а он вспомнил… и мир перед глазами вспыхнул кроваво-алым заревом. Отшвырнул руку жены и двинулся в сторону сарая.

* * *

Как она тряслась от ужаса. Сучка. Испугалась, что ее сейчас отымеют всем отрядом. И по большому счету стоило проучить именно так, но он бы скорее лично расстрелял своих людей, чем позволил даже просто ее увидеть.

Зажал ей рот и повел пальцами по тонкой лодыжке, с трудом удерживаясь, чтобы не застонать от того, насколько шелковистая у нее кожа. Проклятая ведьма, превратившая его в своего вечного раба. Он думал, что эти дни в заточении, грязи и унижении превратят ее в жалкое подобие человека. Ведь он предостаточно видел, во что превращаются рабыни, которые сидят взаперти и изнывают от ужаса и голода. Они становились кусками мяса с загнанным взглядом, изможденным телом и торчащими костями. Их груди обвисали тряпками. А животы телепались складками, как и зад. И через несколько месяцев беспрерывного насилия, они вообще выглядели, как старухи. Та женщина, Зухра, которая прислуживает Альшите, ее не только насиловали, ее еще и изуродовал Асад, а потом милостиво оставил при себе. Ублюдок, после которого часто выносили искалеченных женщин и закапывали в пески. И какой-то части ибн Кадира хотелось увидеть свою жертву именно такой… Но он бы не смог. Он бы окончательно обезумел, если бы чьи-то руки тронули ее тело.

И сейчас, глядя на нее, распятую на кровати, все такую же идеальную с матовой кожей, с торчащими сочными грудями и стройными длинными ногами, он не понимал, почему над ней ничего не властно. Почему даже похудевшая она сохраняет свою адскую сексуальность, свою неповторимость для него. Нет изможденности и жалкого выражения лица, нет появляющейся от ужаса покорности. Даже сейчас, когда дико его боится и не знает, кто к ней пришел, она, скорее, готова сражаться, чем звать на помощь…

Ослепительно красивая сучка, сводящая с ума своим телом и словно высеченным из лунного камня лицом. Он хотел увидеть ее глаза… но потом. Не сейчас. Сейчас он хотел причинить ей боль, заставить ее страдать и корчиться от ужаса. Утолить свой адский голод по ней.

Каждое прикосновение обжигало ему пальцы, но пробуждало новую жажду прикосновений. Он зажал ей рот ладонью и гладил ее ноги. Исступленно долго, наслаждаясь тем, как тяжело она дышит и сопит через нос, как крутит головой и дергает коленями. Наполненная ужасом. А он чувствует, как его ведет и пьянит от предвкушения, как сводит скулы от желания ласкать это тело, трогать, кусать, лизать его и выть от удовольствия.

Костяшками пальцев провел по щеке, вздрогнув, когда пальцы словно искололо разрядами электрического тока. Она задрожала, дергаясь всем телом, а Аднан закрыл глаза, не переставая ласкать ее скулу и представлять всего лишь на мгновения, что они там в прошлом, когда она его хотела. Нет. Когда притворялась, что хочет, а потом все же кончала, потому что женское тело само предательство, и, если знать, как стимулировать нужные точки, оно обязательно извергнется оргазмом. При мысли о ее оргазме его сотрясло от похоти и затрещали кости, словно опаленные кипятком. Опустил руку вниз и сдавил упругую грудь, закатив глаза от удовольствия и от того, как сильно заболел вздыбленный, каменный член.

Она изловчилась и впилась зубами в его руку до мяса, и едва он ее отнял, заорала:

— Аднаааааан, — дернулся всем телом, понимая, что она в ужасе зовет его на помощь… осмеливается звать… после всего. Тварь. Какая же она тварь.

Ударил по губам наотмашь, и едва она успела крикнуть снова, заткнул окровавленный рот поцелуем. Злым, грубым, пока не затрепыхалась, пытаясь увернуться, а он сплетает свой язык с ее языком, проглатывая ее тихие выдохи… пока его не простреливает пониманием, что она отвечает. Да… она ему отвечает. Отпрянул назад, глядя в ее бледное лицо с завязанными глазами и на опухшие губы, которые шевельнулись и прошептали:

— Аднан… Аднан…