Но дальше мне стало не до мыслей и не до чего вообще, меня насильно кормили, давили на щеки и вливали мне в рот мясной бульон, пачкая меня жиром, который стекал по подбородку и по груди. Я давилась и пыталась выплюнуть еду, но запрокинутая голова не давала мне этого сделать. Когда они закончили меня кормить и отвязали от стула, я упала на пол, рыдая и кашляя, чувствуя, как в горле застряли остатки еды и болят губы от ударов железной ложкой, когда ее пытались засунуть мне в рот.
— Ублюдки, — прохрипела им вслед, хватаясь за горло и переворачиваясь на спину, пытаясь отдышаться и справиться с диким волнением. Я уже ничего не понимала — ни где я, ни кто меня держит в плену. А потом раздались голоса снаружи, и у меня отнялось все тело, занемели руки и ноги, а ужас заставил широко распахнуть глаза.
— Асад вернулся. Что-то он рано… ну все, сегодня будет оргия.
— Шармут привез новых, смотри, сколько курочек неощипанных. Надеюсь, нам перепадет белого мяса? А то суку эту трогать нельзя. Кудратова она, говорят. А ты знаешь, Кудрат — бешеный, брюхо вспорет и лишний раз разговаривать не будет.
— Интересно, что Фатима на это скажет. Она приехала вместе с Асадом. Соскучилась по ласкам да хлысту.
— По хорошей порке во всех смыслах этого слова. Опять будет вопить на всю деревню, пока он ее… ахахаха порет…
Они расхохотались, а я закусила губы, чтобы не заорать от панического ужаса. Как так? Как я попала к Асаду? Неужели, пока я была без сознания, что-то жуткое произошло с Аднаном? Что если всех убили, и меня выкрал этот ублюдок, который вечно воевал с ибн Кадиром?
— Эту безымянную приказали вымыть и переодеть. Кажется, пороть сегодня будут кого-то другого.
— Ну и так было понятно, что ее сюда не для красоты привезли. Волосы ее видел? Красивая дрянь, сразу видно ухоженная. Не из этих потасканных.
Я не успела встать с пола, как в помещение занесли чан с водой и поставили посередине. Женщина в черном хиджабе осталась внутри и шагнула ко мне.
— Я помогу тебе помыться и привести себя в порядок.
— Не приближайся, — простонала я, — убирайся отсюда.
— Тебе велели принять ванну… ты слушайся их, не то лихо будет. Слушайся. Господин злой и жестокий. Он и изувечить может.
Тяжело дыша, я смотрела на нее и чувствовала, как останавливается сердце от страха и паники, захлестнувшей меня всю с ног до головы.
— Пусть… пусть увечит. Не стану мыться, не стану.
Она шагнула ко мне еще ближе.
— Лучше по доброй воле. Смириться лучше. Иначе… иначе вот, что может быть…
Сдернула ткань, прикрывавшую лицо, и я вскрикнула от неожиданности и от ужаса — рот несчастной рассекал длинный шрам до самых скул.
— Кто… кто это сделал с тобой?
Едва шевеля губами прошептала я.
— Я была игрушкой Господина… меня выкрали из деревни моего отца и продали. Когда Господину я наскучила, и он купил себе новую рабыню, то отдал меня своим воинам… Я лежала здесь. В этом сарае… а они приходили сюда, когда хотели, и брали по очереди. Я осмелилась укусить одного из них, когда от боли не было сил терпеть. И он порезал мне лицо.
Пока она говорила, я вспоминала рассказы о том, что в деревню привозили одну шармуту на всех и… и имели ее всей деревней, пока несчастная не умирала.
— Меня это спасло… Господин был милостив и оставил меня прислуживать. Если не хочешь той же участи — будь покорной. Иногда девушкам удается вырваться… иногда они становятся любимыми рабынями, и их забирают в дом.
Она помогла мне избавиться от грязной одежды, вымыла меня и расчесала мне волосы. Я впала в какое-то жуткое оцепенение. Не могла понять — сплю ли я и вижу очередной кошмар или это происходит на самом деле? Где я? В какое место я попала, и неужели теперь Асад мой господин? А кто такой Кудрат и почему его все боятся?
Едва я успела одеться, как опять вошли двое мужчин, они схватили меня и потащили к кровати. Меня обуял не просто ужас, меня обуяла паника и дикий шок. Я вырывалась и кричала, я дрожала и билась в истерике, пытаясь не позволить им привязать меня к кровати… как тех женщин, про которых рассказывали. Но ублюдки были слишком сильны, а я ослабла от сопротивления, голода и страха. Меня буквально распяли на этой кровати и пригвоздили к ней, раздвинув руки и ноги в разные стороны. И опять завязали глаза. Если они меня тронут, я умру…
Но они ушли. Просто вышли из сарая, и их голоса теперь доносились издалека, становясь все тише. Я так и пролежала до самой ночи, слыша, как снаружи что-то празднуют и опять доносится музыка и женский смех с пьяными мужскими голосами.
Это превратилось в невыносимую пытку — лежать и ждать… ждать, что кто-то войдет, чтобы причинить мне жуткую боль и унижение. Но я боялась уснуть, боялась, что во сне это будет еще ужасней… что я пропущу и не буду готова… Господи, пусть я лучше перестану вначале дышать. Потом я начала надеяться, что никто меня не тронет. Но я ошиблась… услышала шаги снаружи, и вся внутренне сжалась, чувствуя, как перехватывает дыхание и от дикого животного страха сводит все мышцы на теле.