101 разговор с Игорем Паниным

– Говорят, что кур доят… Я вообще не употребляю такие слова, как «пиариться», «адекватно», «комфортно», «позиционировать», и даже не знаю, что иные из них означают. Каждый раз звоню Дмитрию Анатольевичу, чтобы узнать… О Булате Окуджаве, некоторые песни которого мне нравились и нравятся, у меня были две статьи с разбором двух его сочинений. Первая – о повести «Бедный Авросимов» – была напечатана в «ЛГ», вторая – о «Путешествии дилетантов» – в журнале «Москва». В ходе разбора я с фактами в руках показал, что популярный поэт не в ладу с русским языком (например, путает слова «навзничь» и «ничком»), оплошен в истории (путал зуавов с зулусами) и плохо знает старый русский быт (утверждал, что русские люди любили заниматься любовью, положив под матрац взведённый пистолет), уверял, что перлюстрация писем процветала исключительно в России, хотя хорошо известно, что за границей перлюстрировали письма не только Энгельса к Марксу, но даже Екатерины Великой к Вольтеру, и т. д. Со времени этих моих статей минуло 35 лет, и никто из тех «многих», о которых речь, за такой срок до сих пор не выступил в защиту любимого писателя, не доказал, что мои рассуждения, оценки ошибочны или лживы, что Окуджава, например, вовсе не писал о взведённом лефоше под периной любовников. Есть хорошая идея: перепечатайте мою статью «Кушайте, друзья мои» из «Москвы» № 7 за 1979 год. Может, это взбодрит, допустим, Леонида Млечина. А то он не так давно заявил по ТВ: «Я не желаю знать Бушина! Он обидел Окуджаву». Но, повторяю, с тех пор прошло 35 лет, а всего года три назад за верхоглядство и невежество я огорчил самого Млечина. Так что покойный Окуджава – только лицемерное трусливое прикрытие для благоденствующего литературного жуира. На моём отношении к Окуджаве сказалось, конечно, и то, как ликовал писатель, созерцая расстрел Ельциным парламента, о чём и поведал с радостью одной московской газете. Но есть, разумеется, люди, для которых это не имеет никакого значения. Взять хоть того же Радзинского. Он сам, сидя за рулём своей машины, отправил на тот свет молодую девушку. Никакого суда не было, а нам просто сказали: оба виноваты. Возможно, но она-то на погосте, а он, помыв руки, продолжает красоваться на телеэкране. Есть некоторая разница?

– А с Вознесенским что за история была?

– Однажды в 1958 году Дима Стариков, сотрудник отдела русской литературы «Литературки», мой друг, привёл в кабинет завотделом Михаила Алексеева, заместителем которого я был, тихого кадыкастого юношу и сказал: «Он хочет прочитать нам свою поэму». Мы уселись и стали слушать. Когда он закончил, Алексеев сказал мне: «Это надо напечатать». Я охотно согласился. Так в «ЛГ» появилась поэма «Мастера». С этого Вознесенский и пошёл. А 30 ноября 1960 года в номере газеты «Литература и жизнь», посвящённом 50-летию со дня смерти Толстого, молодой поэт опубликовал (возможно, специально заказанное к годовщине) стихотворение «Крона и корни». Оно выглядело вполне закономерно среди статей А. И. Куприна, А. Б. Гольденвейзера, Ольги Форш, Виктора Шкловского, Алисы Коонен и других авторов, как уже почивших, так и здравствовавших тогда. Прекрасно! Юный талант в кругу знаменитостей… Прошло 10 лет… минуло 20… пролетело 25… Об этой публикации уже давно все и забыли. Но вдруг в 1988 году, после 28 лет молчания, сочинитель стишка вылез на страницы еженедельника «Неделя» и объявил:

«В тягостной атмосфере антипастернаковских гонений похоронного лета мне всё же удалось напечатать стихи «Кроны и корни» памяти Пастернака с подзаголовком «Памяти Толстого». И вот, мол, за 28 лет никто не заметил моего отчаянного героизма и не дают мне медаль «За отвагу», как у асмодея Бушина. И что вы на это скажете? Напечатав в «Литературной России» статью «Скорбь б/у» об этой бесстыдной проделке, я «пиарился»? К тому же стишок Вознесенского был опубликован не в «похоронное лето» (Пастернака хоронили 2 июня 1960 г.) а, как уже сказано, в самом конце осени. И никакого «антипастернаковского гонения» тогда уже не было. В издательстве «Художественная литература» именно в это время готовилась большая книга поэта «Стихотворения и поэмы», которая вскоре, в 1961 г., и вышла. А сам певец, известный говорливой любовью к Пастернаку, как раз этим летом был принят в Союз писателей. Хорошенькое гонение… А как вам нравится напечатанный в США стишок, с которым Вознесенский влился в орду клеветников о плагиате «Тихого Дона»? Привести? Как-нибудь в другой раз. Ведь даже Рой Медведев, как недавно писали, признался, что полжизни работал Сизифом, уверяя всех, что это плагиат.

– А положительные рецензии вы о ком писали? Кто, на ваш взгляд, наиболее значительный писатель второй половины ХХ века?