11.22.63

— Господи Иисусе, — повторил он. Вздыхая. Он говорил голосом старого-престарого человека. — Итак, все это было правдой. Все, что вы говорили. И все, что она говорила о вас. Вы на самом деле из будущего, конечно же?

Как я обрадовался, что жучок лежит у меня в кармане. Я сомневался, чтобы они успели поставить прослушку в самой комнате, тем не менее, все равно прикрыл ладонью микрофон и понизил голос.

— Ни слова об этом полиции или репортерам.

— Святой Боже, нет! — сама эта идея его привела в негодование. — После такого вам никогда не удалось бы глотнуть свободного воздуха!

— Вы ездили, вы забрали наши вещи из багажника «Шеви»? Даже после…

— Еще бы. Я же знал, как это важно, так как только услышал, сразу же понял, что вы подпадете под подозрение.

— Я думаю, у меня все будет хорошо, — сказал я. — Но вам надо открыть мой портфель и…у вас есть мусоросжигатель?

— Да, стоит за гаражом.

— В портфеле лежит голубая тетрадь. Сожгите ее. Вы сделаете это ради меня? — «И ради Сэйди. Мы оба полагаемся на вас».

— Да. Сделаю. Джейк, мне так жаль, я разделяю ваше горе.

— А я ваше. Ваше и мисс Элли.

— Это нечестно! — взорвался он. — Мне безразлично, что он президент, это не справедливая цена!

— Да, — произнес я. — Не справедливая. Но, Дик… речь идет не только о президенте. Речь идет обо всем том плохом, что должно произойти, если его убьют.

— Думаю, мне нужно поверить вашим словам. Но как же тяжело.

— Я знаю.

Устроят ли они мемориальное собрание в честь Сэйди в школе, как когда-то устроили в честь Мими? Конечно, устроят. Телеканалы пришлют съемочные группы, и во всей Америке к тому времени не будет ни одной пары сухих глаз. Но когда шоу закончится, Сэйди так и останется мертвой.

В том случае, если я этого не изменю. Это означает, что вновь надо пройти через все, но ради Сэйди я это сделаю. Даже если она бросит только один взгляд на меня на вечеринке, где я ее впервые встретил, и решит, что я слишком старый для нее (хотя я буду стараться из всех моих сил, чтобы она поменяла свое мнение). Был даже один плюс, теперь, когда я знал, что Ли действительно был одиноким стрелком, я не должен был бы ждать так долго, прежде чем отправить на тот свет это жалкое гаденыша.

— Джейк? Вы еще здесь?

— Да. И не забывайте называть меня Джорджем, когда с кем-то будет говорить обо мне, о'кей?

— Относительно этого не переживайте. Пусть я стар, но мозг у меня еще работает, дай бог каждому. Я вас еще смогу увидеть?

«Вряд ли, если агент Гости скажет мне то, что я хочу услышать», — подумал я.

— Если нет, это будет означать, что все делается к лучшему.

— Хорошо. Джейк… то есть Джордж… а она… она что-нибудь успела сказать в конце?

Я не собирался передавать ему ее последние слова, это было личное, но я мог подарить ему другое. Он это сможет передать Элли, а Элли передаст всем друзьям Сэйди в Джоди. А их у нее было немало.

— Она спросила, жив ли президент. А когда я сказал ей, что он в безопасности, она закрыла глаза и отошла.

Дик вновь начал плакать. У меня скривилось лицо. Слезы принесли бы облегчение, но глаза мои оставались сухими, как камешки.

— Прощайте, — произнес я. — Прощайте, старый друг.

Я деликатно повесил трубку и сидел некоторое время недвижимо на месте, наблюдая, как краснеет за окном Даллас, когда в нем садится солнце. «Вечером небо краснеет — душа моряка радуется» — говорит старая пословица… но я вновь услышал ворчание грома. Через пять минут, овладев собой, я снял трубку моего очищенного от жучка телефона и вновь набрал цифру 0. Сказал Мэри, что хочу поспать, и попросил ее разбудить меня звонком в восемь. А также попросил до того времени поставить на мой номер отметку «не беспокоить».

— О, об этом уже позаботились, — возбужденно сообщила она. — Никаких входящих звонков в вашу комнату, приказ шефа полиции. — Она резко изменила тон. — Он был сумасшедшим, мистер Эмберсон? Я имею ввиду, он должен был бы, или он прикидывался сумасшедшим?

Вспомнились те его вертлявые глазки и демоническая гримаса.

— О, да, — ответил я. — Безусловно сумасшедшим. В восемь, Мэри. А до этого ничего.

Я положил трубку, лишив ее возможности еще что-то спросить. И тогда разулся (сбрасывание левой туфли было медленным, болезненным процессом), лег на кровать и прикрыл ладонями глаза. Увидел, как Сэйди танцует мэдисон. Увидел, как Сэйди упрашивает меня: заходите, добрый человек, как спрашивает, люблю ли я кекс. Увидел ее у себя на руках, как блестят, глядя вверх, на меня, ее умирающие глаза.

Я подумал о кроличьей норе, о том, что каждый раз, когда ее проходишь, происходит полная переустановка.

Наконец-то я заснул.

9

Гости постучал в дверь ровно в девять. Я открыл, и он заплыл вовнутрь. В одной руке он держал портфель (но не мой портфель, итак, с этим пока что все было хорошо). Во второй — бутылку шампанского, хорошего сорта, «Moët de Chandon»[678], с красно-бледно-голубым бантом на горлышке. Вид у Гости был уставший.

— Эмберсон, — произнес он.

— Гости, — отозвался я.