11.22.63

Это было то, о чем мне не надо было врать, и я не стал. Впрочем, дальше они расспрашивали о нашей поездке с Мерседес-стрит в Форт-Уорте к Книгохранилищу в Далласе. Эта часть моей истории была больше всего нашпигована рисками. Меня не волновал студебеккерский ковбой; Сэйди его порезала, но уже после того, как он вырвал у нее сумочку. Его машина уже была при смерти, и у меня было чувство, что он едва ли заявлял о ее похищении. Конечно, мы украли другую, но, учитывая исключительность нашего дела, полиция наверняка не будет выдвигать относительно этого обвинения. Пресса их распнет, если они отважатся. Что меня беспокоило на самом деле, так это красный «Шевроле», тот, который с хвостовыми крыльями, как женские брови. Багажник с парою чемоданов в нем обосновать не трудно; у нас было немало не приличных уик-эндов в «Кендлвудских Бунгало». Но если они заглянут в тетради Эла… о таком мне даже думать не хотелось.

В дверь коротко постучали, и в комнату просунул голову один из тех копов, которые везли меня в полицейский участок. За рулем крузера, и когда они с напарником просматривали мои личные вещи, он был с каменным лицом, опасный, форменный коп из какого-то криминального фильма. Теперь он был не уверенный в себе, с выпяченными от возбуждения глазами, и я увидел, что ему не больше двадцати трех, что он еще воюет со следами подросткового акне у себя на лице. За ним я заметил кучку людей — кое-кто в униформе, некоторые в гражданском, — которые вытянули шеи, чтобы увидеть меня. Фриц и Гости обернулись к непрошеному визитеру раздраженно.

— Сэры, я извиняюсь, что перерываю вас, но мистеру Эмберсону звонят по телефону.

Кровь прилила к лицу Гости с новой силой.

— Сынок, мы здесь проводим допрос. Мне безразлично, хоть бы ему там сам президент Соединенных Штатов звонил.

Коп проглотил комок в горле. Его адамово яблоко дернулось вверх и вниз, словно обезьянка на жердочке.

— Но…сэры… ему и звонит президент Соединенных Штатов.

В результате оказалось, что им это не безразлично.

7

Они повели меня по коридору в кабинет шефа Карри. Фриц поддерживал меня под одну руку, Гости под другую. Со своими семьюдесятью или восьмьюдесятью фунтами веса, разделенными между ними, я почти не хромал. Там толпились репортеры с телекамерами и мощным освещением, от которого температура, наверное, поднялась до ста градусов. Этим людям — на одну ступеньку выше, чем папарацци — не место было в полицейском участке сразу после покушения на убийство, но меня это не удивило. В другом временном потоке они так же толпились здесь после ареста Освальда, и никто их не вытурил. Насколько мне было известно, никому это даже в голову не пришло.

Гости и Фриц с каменными лицами пробивали нам дорогу через толпу. На них и на меня сыпались вопросы. Гости закричал:

— Мистер Эмберсон сделает свое заявление после того, как будет полностью опрошен органами дознания!

— Когда? — спросил кто-то.

— Завтра, послезавтра, возможно, на следующей неделе!

Послышались стоны. Гости удовлетворенно улыбнулся.

— Может, на следующий месяц. А сейчас его ожидает на линии президент Кеннеди, поэтому вы, все, прочь, расступитесь!

Они расступились, стрекоча, как сороки.

Единым освежающим устройством в кабинете Карри был вентилятор, который стоял на книжном шкафу, но любое движение воздуха ощущалось благословенным после комнаты для допросов и медийной микроволновки в коридоре. На столе лежала большая черная телефонная трубка. Рядом с ней папка с прилепленной к обложке этикеткой с печатной надписью ЛИ Х. ОСВАЛЬД. Папка была тоненькой.

Я взял трубку.

— Алло?

Гнусавый новоанглийский голос, который зазвучал в телефоне, заставил мурашкам побежать по моей спине. Говорил мужчина, который сейчас лежал бы на прозекторском столе в морге, если бы не Сэйди и я.

— Мистер Эмберсон? Джек Кеннеди говорит. Я…… эээ…понимаю, что моя жена, и я обязаны вам…эээ…нашими жизнями. Я также понимаю, что вы потеряли дорогого вам человека. «Дорогого» у него прозвучало как «доово», именно так, как я слышал это с детства там, где я рос.

— Ее имя Сэйди Данхилл, мистер президент. Освальд ее застрелил.

— Мне очень жаль…эээ… из-за вашей потери, мистер Эмберсон. Могу я… обращаться к вам… эээ… Джордж?

— Как вам будет угодно. — Думая при этом: «Этого разговора нет. Это сон».

— Страна выразит ей бесконечную признательность…и выразит вам огромное соболезнование, я уверен. Разрешите мне… эээ… быть первым, кто их выразит.

— Благодарю вас, мистер президент. — Мое горло сжалось, я говорил лишь чуточку громче, чем шепотом. Я видел ее глаза, такие яркие, когда она лежала, умирая у меня на руках. «Джейк, как мы танцевали». Волнуют ли президентов такие вещи? Знают ли они вообще об их существовании? Наверное, самые лучшие из них да. Наверное, именно поэтому они и служат нам.

— Также…эээ… еще есть кое-кто, кто хочет вас поблагодарить, Джордж. Моя жена сейчас не рядом, но она… эээ… планирует позвонить вам вечером.

— Мистер президент, я не уверен, где буду находиться сегодня вечером.