11.22.63

Хорошо, итак, бензиновые двигатели ликвидированы в этой версии будущего — на этой нити, если воспользоваться терминологией Зака Ленга. Это хорошая новость, разве не так?

Возможно, хотя воздух, который я втягивал своими легкими, отдавал чем-то мертвенным, и вдобавок в нем ощущался еще какой-то запах, который напомнил мне запах трансформатора моего поезда «Лайонел», когда я, мальчиком, гонял его очень долго[689]. «Время уже его выключить, пусть немного отдохнет», — обычно говорил мне тогда отец.

Было там, на Мэйн-стрит, несколько заведений, в которых, казалось, еще так-сяк идут дела, но по-большей части стояли развалины. Тротуар лежал потресканный, всякая дрянь валялась на нем. Я увидел с полдесятка припаркованных машин, и все были или бензиново-электрическими гибридами, или с теми вертушками на крышах. Стояла там «Хонда Зефир», другая машина называлась «Такуро Спирит»; еще одна «Форд Бриз». На вид очень старые, а парочку из них была разбита вандалами. У всех на лобовом стекле были розовые наклейки с надписями черными буквами, достаточно большими, чтобы прочитать в полутьме: ПРОВИНЦИЯ МЭН. КАРТОЧКА «А». ВСЕГДА СООТВЕТСТВУЕТ ПИЩЕВЫМ ТАЛОНАМ.

На другой стороне улицы тусовалась стая подростков, они о чем-то говорили, смеялись.

— Эй! — позвал я их. — А библиотека еще работает?

Они вытаращились на меня. Я увидел огоньки сигарет… вот только запах долетал почти наверняка одурманивающий.

— Пошел на хер, дядя! — сказал мне в ответ один из них.

Другой отвернулся и, приспустив штаны, сверкнул задом.

— Тут найдешь любую книжку, все твои!

Ватага захохотала, они пошли, говоря вполголоса, оглядываясь.

Меня не поразило то, что мне показали голую сраку — это было не впервые, — но мне не понравились их взгляды, а голоса еще меньше. Там могли о чем-то сговариваться. Джейку Эппингу в это не совсем верилось, но Джордж Эмберсон ни чуточки не сомневался; Джордж прошел через немало разного, и именно Джордж сейчас наклонился, поднял два обломка цемента, с кулак величиной, и засунул их себе в передние карманы, просто, на всякий случай. Джейк решил, что это глупость, но возражений не выдвигал.

На следующем углу бизнес квартал (какой бы он не был) вдруг оборвался. Я увидел пожилую женщину, которая спешила по улице, нервно оглядываясь на тех ребят, которые теперь были немного впереди на другой стороне Мэйн-стрит. На женщине был платок и что-то похоже на респиратор — на подобие тех, которыми пользуются люди с хроническими обструктивными заболеваниями легких или с прогрессирующей эмфиземой.

— Мэм, вы не подскажете, библиотека…

— Оставьте меня в покое! — Глаза у нее были большие, испуганные. На миг через пробел в тучах засветилась луна, и я заметил, что лицо у нее покрыто язвами. Та, что находилась у нее под правым глазом, казалось, добралась до самой кости. — У меня есть бумаги, где говорится, что у меня есть право быть на улице, на нем есть печать Совета, так оставьте меня в покое! Я иду к своей сестре, должна ее навестить! Те ребята — плохие ребята, и скоро они начнут свои дикарства. Только троньте меня, я звякну своим звонком, и констебль сразу подъедет сюда.

Что-то у меня были сомнения в отношении этого.

— Мэм, я всего лишь хочу узнать, библиотека еще…

— Она уже много лет как закрыта и никаких книжек там нет! Теперь там проводят Ступеньки Ненависти. Оставьте меня в покое, говорю вам, так как иначе я звякну констеблю.

Она поспешила прочь, каждые несколько секунд оглядываясь, чтобы удостовериться, что я ее не преследую. Я разрешил ей отдалиться от меня на достаточную дистанцию, чтобы женщина хоть немного успокоилась, и тогда сам вновь отправился вдоль Мэйн-стрит. С коленом у меня кое-как наладилось после того перенапряжения на ступеньках Книгохранилища, но я все еще хромал и буду хромать и дальше некоторое время. В закрытых шторами окнах некоторых домов горел свет, но я был почти уверен, что поставляется он не Энергокомпанией Центрального Мэна. Это были коулменовские фонари[690], а в некоторых случаях керосиновые лампы. Большинство домов стояли темными. От некоторых остались обугленные руины. На одной из развалин была нарисована свастика, а на другом аэрографом написано: ЕВРЕЙСКАЯ КРЫСА.

А… а действительно ли она сказала Ступеньки Ненависти?

Перед фасадом одного из тех домов, которые находились в хорошем состоянии — он был похож на настоящее имение, по-сравнению с другими — я увидел длинную жердь коновязи, словно в каком-то старом фильме-вестерне. И там стояли настоящие кони. Когда небо просветилось в очередном спазматичном разрыве, я увидел и лошадиные «яблоки», некоторые кизяки совсем свежие. Подъездная аллея туда лежала за закрытыми воротами. Луна спрятался вновь, поэтому я не смог прочитать табличку на железной решетке, тем не менее, мне не было необходимости ее читать, чтобы догадаться, что там написано: ПОСТОРОННИМ ЗАПРЕЩЕНО.

Вдруг прямо перед собой я услышал, как кто-то четко выговорил единственное слово:

— Пиздец!