11.22.63

— Черт, да уже целых двадцать два! Ты не тронул его и тогда, когда он метелил Чеза Фрати, не так ли? Ты убежал, как маленькая девочка, и привел футболистов.

— Их там было шестеро!

— Конечно, но с того времени Даннинг сто раз был один-одинешенек, а ты даже банановой корочки ему не подбросил под ноги, чтобы он поскользнулся на тротуаре. Ты, Теркотт, сраное ссыкло. Прячешься здесь, как кролик в норе.

— Заткни глотку!

— Кормишь себя негодным дерьмом о том, что увидеть его в тюрьме — это самая лучшая месть, чтобы только не посмотреть в глаза тому факту, что…

— Заткни глотку!

— … что ты чудо в перьях без яиц, которое разрешает убийце своей сестры гулять свободно, где захочет, уже в течение двадцати с лишним лет.

— Я тебя предупреждаю! — он взвел курок револьвера.

Я ткнул себя в грудь большим пальцем.

— Давай. Стреляй. Люди услышат выстрел, приедет полиция. Даннинг увидит толпу и сразу же развернется, а в Шоушенке окажешься ты. Могу поспорить, у них там тоже есть фабрика. Ты сможешь там работать за никель в час, вместо доллара двадцати. И тебе это будет нравиться, так как ты не будешь должен объяснять самому себе, почему ты даже не постарался ничего сделать за все эти двадцать лет. Если бы была живая твоя сестра, она бы на тебя плюну …

Он дернулся с револьвером вперед, с намерением упереть его мне в грудь, но перецепился об тот чертов штык. Я отбил револьвер в сторону тыльной стороной ладони, и тот выстрелил. Пуля, наверное, зарылась в почву менее чем в дюйме от моей ступни, так как мою брючину обрызгало душем из мелких камешков. Я выхватил револьвер и направил на него, готовый выстрелить, если он сделает малейшее движение по направлению к упавшему штыку.

Однако он привалился к гаражной стене. Теперь обе его ладони прижимались к левой половине груди, а в горле глухо звучала икота.

Где-то неподалеку — на Кошут, не на Ваймор — завопил мужской голос: «Забавы забавами, ребята, но еще одна петарда, и я вызываю полицию! Так себе и учтите!»

Я выдохнул. Теркотт тоже выпустил воздух, но конвульсивными толчками. Икота не перестала, даже когда он сполз по стене гаража и распластался на гравии. Я поднял штык, подумал, не заткнуть ли его себе за пояс, но решил, что еще распорю им себе бедро, когда буду прорываться через живую изгородь: прошлое сопротивляется упорно, стараясь меня остановить. Вместо этого я закинул штык в темный двор, услышав глухой лязг, когда тот обо что-то ударился. Возможно, о собачью будку с надписью ЭТО ДОМИК ДЛЯ ВАШЕГО ПЕСИКА.

— Доктора, — прохрипел Теркотт. Глаза у него блестели, вероятно, полные слез. — Прошу, Эмберсон. Ужасно больно.

Вызвать «скорую». Хорошая идея. А следом совсем смешное. Я прожил в Дерри — в 1958 году — уже почти два месяца, но все равно полез рукой себе в правый передний карман брюк, где, если на мне не было пиджака, я всегда хранил мобильный телефон. Пальцы не нащупали ничего, кроме нескольких монет и ключей от «Санлайнера».

— Извините, Теркотт. Вы родились не в ту эпоху, где спасают мгновенно.

— Что?

Судя по моему «Бьюлову», Америка дождалась, и «Новые приключения Эллери Куина» сейчас уже в эфире.

— Держитесь, — бросил я и поперся через живую изгородь, свободной от револьвера рукой прикрывая себе глаза от подстриженных, острых веточек.

11

Посреди заднего двора Даннингов я перецепился о песочницу и, растянувшись во весь рост, оказался лицом к лицу с пустоглазой куклой, на которой, кроме короны, больше не было ничего. Револьвер вылетел из моей руки. Я на карачках полез его искать, думая что ни за что не найду; это последний трюк сопротивляющегося прошлого. Мелкий, по сравнению с приступом кишечного вируса и Билла Теркотта, но эффективный. А когда я его все-таки узрел на краю трапециевидной полосы света, которая падала из кухонного окна, я услышал звук автомобиля, который приближался по Кошут-стрит. Тот двигался намного быстрее, чем мог бы себе позволить здравомыслящий водитель на улице, полной детей в масках и с сумками. Я догадался, кто это мчится, еще раньше, чем завизжали тормоза и он остановился.

В доме № 379 Дорис Даннинг сидела с Троем на диване, в то время как по дому, в костюме индейской принцессы гарцевала Эллен, которой ужас как не терпелось уже идти. Трой только что сказал ей, что, когда они вернутся с Туггой и Гарри домой, он поможет им съесть конфетки.

— А вот и нет, наряжайся, и иди сам себе насобирай.

На это все рассмеялись, даже Гарри, хотя он как раз был в туалете, делая последнее перед выходом пись-пись. Так как Эллен была настоящей Люси Болл, она кого-угодно могла рассмешить.