11 лжецов [litres]

Я беру в руки фотографию Джинни. Это школьный портрет: волосы Джинни собраны в хвост, на шее – аккуратно повязанный форменный галстук. Я дал бы ей на фото лет четырнадцать или пятнадцать. В комнате есть и другие ее фотографии, но на них она младше. Школьный снимок Джинни напоминает мне о фотографии моего брата, которая висит у меня в коридоре. Так же, как и Ник, Джинни словно застыла во времени. Я слышу, как Памела спускается по лестнице и идет на кухню. Я подхожу к дверному проему.

– Могу я спросить, что случилось с Джинни – в смысле, с вашей Джинни?

Памела возится с чайником.

– Она была совершеннейшей папиной дочкой, хотя это, конечно, звучит глупо.

– Почему глупо? – спрашиваю я. – Многие девочки сильно привязаны к отцам.

– Джинни никогда не видела своего отца, но он все равно был ее кумиром.

Памела берет чайник и идет мимо меня в гостиную.

– Берите еще пирожные.

Она ставит чайник на стол и наклоняется убавить огонь в камине.

– Комната быстро нагревается, даже с моими щелястыми старыми окнами.

Я наблюдаю, как она возвращается к своему креслу. Она смотрит прямо на меня.

– Я поддерживала в ней эту любовь. Томас был очень хорошим человеком. Его нет уже сорок с лишним лет, но я по-прежнему каждый день с ним разговариваю.

Видимо, Памеле очень одиноко.

Я смотрю на небольшой стеллаж с книгами. На видном месте стоит фотография мужчины в форме Военно-морского флота.

– Можно? – спрашиваю я.

– Конечно, – отвечает Памела. Она явно очень гордится мужем.

Я встаю и беру в руки фотографию.

– Выглядит внушительно.

– Он уже был капитан-лейтенантом и мог бы далеко пойти. Может, он кажется грозным, но это был добрейший человек. Наверное, странно слышать такое про военного. Давайте-ка свою чашку. – Памела берет чайник. – Молока добавьте сами. Конечно, когда я говорю, что разговариваю с ним каждый день, я имею в виду его фотографию. Я все-таки еще не совсем сошла с ума.

Я смеюсь, а Памела добавляет:

– Пока что.

– Томас погиб?

– Многие теперь вспоминают то время с теплотой. Ну как же, мы же победили.

Я непонимающе качаю головой.

– Вы просто слишком молоды, – говорит она. – Фолклендская война. Триумф для миссис Тэтчер и для нации. – В ее голосе сквозит почти неприкрытое презрение. – Но мы потеряли много хороших людей. Очень хороших.

Она умолкает и опускает глаза к своей чашке.

– Представляю, как это тяжело – потерять любимого человека и видеть, как все вокруг ликуют.

– Меня приглашали на всякие церемонии. До сих пор приглашают. Но я не хожу, – морщится она. – Эти вояки… У нас с Джинни был свой способ помнить Томаса. Два раза в год мы вывешивали в саду флаг ее отца – в день его рождения и в годовщину смерти. – Памела делает паузу и отпивает чаю. – Я была беременна, когда корабль Томаса вышел из Портсмута, хотя сама этого не знала. Тогда Джинни в последний раз была рядом с отцом. Она росла, а я рассказывала ей о нем, о том, как весело мы проводили время вместе, каким он был замечательным. Я часто думала, что могла бы наплести ей что угодно. Могла бы сделать Томаса в ее глазах кем угодно, дать Джинни любого отца, но мне это не требовалось. Он был моим героем, и, чем лучше она его узнавала, тем вернее он становился и ее героем.

– Ей повезло, что вы могли поделиться с ней такой памятью.

– Он бы послал тех мальчишек куда подальше – так же, как и вы. Так что вы – мой новый герой, Бен, – смеется Памела. – Ну, возьмите еще пирожное.

Я повинуюсь.

– Томас стал для Джинни настоящим героем, и постепенно мне делалось все труднее с ним соперничать. Я думаю, реальность ее разочаровала. На этой фотографии ей пятнадцать. Не прошло и года, как она начала гулять с мальчиками, а через пару лет встретила парня. Он был старше ее на год или два и втянул ее в плохую компанию.

Памела смотрит в сторону парка Хадли-Хилл.

– Джинни не первая и не последняя, с кем такое произошло. Она начала пробовать… то одно, то другое, экспериментировать – это же просто. И все быстро покатилось под откос. Я пыталась помочь, давала ей деньги. Наверное, вы скажете, что это было глупо.

Я качаю головой. Памела подбирает слова, почти ненавидя себя за то, что их произносит.

– Она становилась все злее и злее. Ссорилась со мной, воровала у меня. В конце концов я больше ничем не могла ей помочь.

Памела проводит большим пальцем по потертой ткани на подлокотнике кресла.

– Целых два года я каждую ночь оставляла в коридоре свет. Не могла смириться с мыслью, что она вернется в темный дом. И надеялась, что она придет в себя и вернется. Ради своего отца. Ради его флага.

Памела тянется к маленькому шкафчику под подоконником. Открывает дверцу и достает аккуратно сложенный флаг Великобритании. Садится рядом со мной на диван и укладывает флаг себе на колени.