11 лжецов [litres]

Эдриан Уизерс тихо закрыл дверь дома викария. Пока он шел по тропинке к церкви Святого Стефана, под ногами хрустели заиндевевшие листья. Дыхание вырывалось в холодном воздухе паром. Преподобный замерз и застегнул свой длинный зимний плащ. На витраже церкви сиял в лучах восходящего солнца величественный ярко-синий крест. Благоговейно склонив голову, викарий быстро толкнул тяжелую деревянную дверь.

Остановился, любуясь светом, заливающим неф, а затем зажег маленькую свечу.

Свеча, приносящая свет во тьму жизни, освещающая дух истины.

Возжигаем свечи, чтобы помянуть умерших.

Чтобы задуматься о собственной жизни.

Он тихо произнес молитву и быстро двинулся дальше. Завтра будет две недели с того дня, когда он в последний раз проводил службу. Две недели сплетен среди прихожан. Ему не хотелось даже думать о том, что говорят люди о теле, найденном на территории церкви.

Пока он шел к ризнице, расположенной в восточной части церкви и скрытой за алтарем, его пробрала дрожь. Он плотнее обмотал шарф вокруг шеи и запахнул плащ. Дверь в ризницу часто заедала, поэтому он покрепче уперся в нее плечом. Внутри было сыро и холодно. Денег, как всегда, не хватало. Отопление в церкви он включал только в дни служб. Он наклонился, щелкнул выключателем электрического обогревателя рядом со столом и установил вторую степень мощности. Ризница была тесной: стол, картотека да старый деревянный стул для посетителей, – зато она быстро прогревалась.

Маленькое, высоко посаженное окно на задней стене почти не пропускало света, поэтому Уизерс потянул за латунную цепочку антикварной лампы, стоящей в углу стола. Рядом с окном располагалась облупившаяся деревянная дверь с тяжелыми черными железными петлями и ржавой резной ручкой. У двери лежали три сильно потертых мягких подушечки, на какие ставят колени во время молитвы. Он сохранил их, когда у церкви еще были деньги на замену. Эти, хоть они и старые, хорошо защищали от холодного ветра с реки. Он взял две подушечки и положил их под окном одну на другую. Ухватился за подоконник, встал на подушечки и подтянулся, чтобы выглянуть наружу.

Через грязное стекло видно было до обидного мало. Он спустился, положил третью подушечку на старый деревянный стул и потянулся к железному засову на верхней части двери. Его приходилось подергать из стороны в сторону, зато потом он легко поддавался. Уизерс сдвинул железный засов посередине двери и повернул ручку. Осторожно приоткрыл дверь и, протискиваясь через узкий проем, наклонил голову. Перед ним открылось небольшое помещение, забранное высокой железной решеткой, запертой на тяжелый висячий замок. Ключа от замка у него не было, и он даже не знал, существует ли этот ключ. Он встал в уголке, уверенный, что каменная арка ворот надежно скрывает его от любопытных глаз.

Он увидел, что какой-то человек медленно идет мимо церкви к сгоревшему клубу. Он немного выступил вперед, пригляделся и узнал свою жену. Она остановилась возле того места, где были обнаружены останки женщины.

Он ждал. Она стояла с телефоном в руках и казалась погруженной в молитву. Ее вера всегда была крепче, чем его. О чем она молилась? О прощении? Если да, за себя или за Люка? Эмили всегда защищала и оберегала их сына. Когда тот бросил колледж, она приняла его обратно в дом; Уизерсу пришлось искать ему по всему городу подработки. Где-то что-то покрасить, помочь с ремонтом ресторана на главной улице – он брался за любое дело, но все предложения исходили исключительно от его благожелательно настроенных прихожан. Уизерса раздражало, что потом они каждое воскресное утро спрашивали о Люке, а он знал, что его сын валяется в постели, мучась похмельем.

Эмили тогда наслаждалась тем, что Люк дома. Так продолжалось до тех пор, пока она не нашла в кармане его джинсов пакетики с таблетками. Возможно, Уизерс только и ждал подобного предлога. Между ним и сыном вспыхнула яростная ссора, едва не кончившаяся рукоприкладством. Через два дня Люк исчез. Больше он его не видел. Два следующих десятилетия он нисколько не скучал по сыну и ненавидел себя за это.

Эмили пыталась поддерживать с ним связь. Она отправляла ему подарки на день рождения и на Рождество, но посылки возвращались нетронутыми. У нее сохранился номер телефона Люка, и после обнаружения тела она отправила ему три сообщения. Ответа пока не получила.

Вчера, когда они поднимались по лестнице в спальню, Уизерс сказал жене:

– А ты не думала, что он просто не хочет с нами общаться? Он ни разу не дал о себе знать.

– Это наш сын, – отрезала она.

Сегодня утром, когда она начала набирать четвертое сообщение, он сказал ей, что пора это прекратить, и увидел в ее глазах гнев. Ему было все равно. С этим надо покончить.