Когда Брамбеус вернулся с прогулки, довольный и румяный, то дом Бальмедары был пуст, и на стол, к тому же, не накрыли – чему барон очень расстроился, ведь свежий воздух раззадорил аппетит. Чуть приуныв, Брамбеус уже хотел было уйти обратно, но заметил в углу ружье, о котором и позабыл – бодрость духа вновь вернулась к нему. Рыжий барон схватил ружье – порох уже должен был просохнуть – и, понадеявшись, что оно еще работает, решил устроить себе небольшую охоту. Тем более, что в глубине дикого и древнего леса навряд ли кто-то станет ругать его за стрельбу в пару-тройку птичек или, что более вероятно, ящерок. Одной больше – одной меньше, вот он, девиз любого заядлого охотника или браконьера, главное не перепутать (хотя в случае со вторыми чаще актуальна фраза «сотней больше – сотней меньше).
– Без гончих, конечно, не то, – подумал Брамбеус, схватив ружье под мышку, – но как-нибудь выкрутимся.
Не успел он даже выйти из центральной части города-храма, как какой-то лемуриец дернул его за рукав. Барон обернулся.
Рядом с местным стоял достопочтимый алхимик Сунлинь Ван.
Несмотря на грозное и огромное тело, мыслительные процессы в голове Брамбеуса протекали со скоростью размножающихся кроликов – короче, без особого удовольствия, но и без устали, – а долгие годы охоты выработали молниеносную реакцию.
Барон узнал китайца почти моментально.
– Ха-ха, старина! – Брамбеус обнял Сунлинь Вана так, что тот аж запищал – как игрушка для собак. Пара косточек ненароком хрустнули.
Поняв, что это перебор, барон, даже слегка приподнявший алхимика, поставил его на землю. Пока китаец прощался с лемурийцем, барон посетовал:
– И где же вы пропадали! Мы то-то думали, что вы уже того, как ваш переводчик. Или он тоже с вами? – взгляд барона упал на пояс Сунлиня, увешанный все теми же обрубками палки с дырками и змеиным клыком. – О, смотрю, вам бы вести курс по выживанию! Я тут собрался на охоту, не хотите ли?..
Алхимик схватил Брамбеуса под руку и отвел в сторону, хоть рядом никого и не было.
– Профессор и художник не с вами? – спросил старый китаец.
– Нет, точнее, да, то есть… – Брамбеус призадумался. – Они были со мной еще утром, но больше я их не видел.
Китаец наморщил лоб.
– Полагаю, достопочтимый профессор Психовский обо всем догадался.
– Догадался о чем? – не понял Брамбеус.
– Послушайте, барон, – Сунлинь Ван отвел собеседника еще дальше. – То, что я вам сейчас расскажу, очень важно. Нам нужно найти профессора и художника, и, возможно, еще одну девушку, иначе нам всем придется… скажем на ваш, западный манер, то есть мягко – придется нам
– А как это будет на восточный манер? – загорелся Брамбеус.
Достопочтимый Сунлинь Ван откашлялся и начал ругаться на родном языке такими страшными словами, что деревья, казалось, задрожали – Брамбеус и рад был бы не понять, а просто посмеяться над чужой бранью, но в Лемурии слова обнажали свое нутро, и барон все понимал, отчего его энтузиазм все угасал и угасал.
Когда китаец закончил, Брамбеус просто тихонько поаплодировал ему. Старый алхимик поклонился и почесал бородку.
– Так вот, дорогой барон, дела обстоят так…
Грецион тонул во мраке.
Где-то в леденящем бассейне бессознательного он – всего лишь яркая точка в этой пучине – падал вниз, даже не сопротивляясь, потому что сопротивляться не было сил. Иглы холода пронизывали со всей мощью, но не так, как в сильный мороз – лед закрадывался в саму душу, отчего холодело все вокруг, покрывалось белоснежной корочкой, и не видно было даже намека на просвет…
Сознание профессора плескалось в небытие, лишь иногда сталкиваясь с обрубками мыслей и обломками образов – оно натыкалось на гигантских Змиев, на аметистовые камни, на мелькавшие картинки созвездий, на воплощенные чувства страха, тревоги, непонимания и просветления… а потом оно напоролось на огромные, во всю бездну отключенного сознания, глаза, внутри которых болтыхался космос, а в нем утопал Психовский, как далекий астероид, сгорающий в белом пламени.
Нужно было сделать лишь небольшой рывок, чтобы перестать тонуть и рвануть вверх, вернувшись обратно, но сил даже на такой трюк сознанию профессора не хватало – а потому Грецион продолжал находиться в отключке.
Сквозь густой, стеклянный мрак доносились какие-то искаженные подобия слов, словно обращенные к профессору – но светящаяся точечка, который и был он сам, все тонула и тонула, ближе ко дну, ближе ко дну, ближе…
Всего один рывок мог вернуть обратно. Но его не произошло.
Когда сознание профессора утонуло, светящаяся точка погасла, и на смену черноте пришел лишь серый шум, не пугающий, не раздражающий, а просто… пустой. Если это и есть смерть – такого врагу не пожелаешь.
И Грецион Психовский умер.
Часть 3. Дыхание Змееносца
Весы. Глава 10. Двое в заточении, не считая шляпы