12 смертей Грециона Психовского

…месяц Холм: в небе Ярмо Эллиля, эмблемы освещаются

имена людей и властителей сияют,

священное ежегодное возлияние Ануннакм совершается

врата Абзу отрываются,

поминки по Лугальдукугу устраиваются;

месяц предков Эллиля…

Из «Астролябии В»

– Кажется, это где-то уже было, – глухо прозвучало в сознании Грециона Психовского, и оно сделало спасительный рывок. Скорлупа обморока резко треснула, профессор очнулся.

Во рту пересохло, тошнило пуще прежнего, по голове словно с периодичностью били молоточком – сначала Грецион подумал, что это говорит Заххак, но потом разобрал пение такого качества, что любой концертный зал лучше бы провалился под землю со всеми зрителями, чем слушал бы это.

– Сижу за решеткой в темнице сырой, – скрежетал Аполлонский, покачиваясь из сторону в сторону. Соломенная шляпа лежала на коленях.

Грецион не был бы Греционом, если бы, даже находясь в полусознании, не ответил, откашливаясь:

– Прямо под кладбищем, мы гниющие кости21, – пропел профессор.

– Как оптимистично, – хмыкнул художник, продолжив: – Вскормленный в неволе орел молодой…

– Да заткнись ты, а?! – Грецион нащупал камень и обессилено кинул в художника – булыжник, ясно дело, не долетел, но Аполлонский так и застыл с открытом ртом.

– Тэк, а вот это уже тянет на покушение на убийство. Я, конечно, понимаю, что ты только что помер, но не надо и меня тянуть за собой. Что с тобой вообще твориться?

– Не знаю, – проскрежетал Грецион, попытавшись сесть. – А ты не орел, а скорее куропатка в неволе.

– Только очнулся, а уже язвит, – рассмеялся Аполлонский. – Спасибо, что хоть сейчас без камня. Уже больше похоже на типичного тебя.

– Я уже не знаю, какой я – типичный, а какой – нетипичный и совсем не-я.

Профессор осмотрелся – вокруг, конечно же, были сплошные древние белые камни и могучие корни. Никаких окон, что неудивительно, ведь вероятнее всего они с Федором Семенычем находились в одном из подвальных помещений центрального храма – об этом догадаться несложно, ведь в ушах звенело религиозное бормотание, а нос наполнял запах забродивших ягод. Грецион позавидовал художнику с его журчанием воды и лакрицей – все-таки, это какая-то несправедливость, он и так себя нормально чувствует, так еще и ощущения приятные.

В лучших традициях тюремных камер, была тут и решетка – с очень, очень толстыми прутьями, ни то металлическими, ни то – каменными. Свет, нарезанный полосками, пробивался сквозь нее, не давая утонуть в полнейшем мраке заключения.

Профессор прикинул шансы к побегу классическим путем, то бишь в обход охраны (которой не было видно), прямиком через решетку – ну, говоря откровенно, шансы ровнялись нулю. И никаких ведь окошек для бедных пленников…

Грецион Психовский тяжело вздохнул, стараясь не обращать внимания на продолжающего петь художника, хотя внутри подергивались цепи, готовые спустить злобных псов, в последнее время так легко вырывающихся на волю.

Да, конечно, стоило догадаться и просчитать, что после его первой вылазки Заххак не будет сводить с профессора глаз и попытается что-нибудь предпринять при первой же возможности, но Грецион – не Наполеон, гениальным тактиком он никогда не был. Психовскому просто все всегда казалось до ужаса интересным, особенно – совать нос в такие странные, древние, мистические дела. О последствиях он задумывался лишь тогда, когда получал по голове – образно, конечно, но, как показала практика, иногда вполне буквально.

Пока решений не находилось, но чутье подсказывало Грециону, его ноющим костям и стонущему затылку, что с Визирем Духовного Пути они еще увидятся.

Мысль эта, как камень, брошенный в воду, тут же дала круги. В глубинах храма послышались шаги, легким эхом катившиеся к пленникам.

– Поздравляю с пойманным Вавилонским Драконом, балластом Зодиакальной Эклиптики – хмыкнул Психовский, встав прямо около решетки, как только шаги затихли.

– Зодиакальной Эклиптики, – воздух натянулся тугой струной. В слабом свете различалось белое, как призрачная простыня, одеяние Заххака. Грецион еще раз отметил про себя, что аскетизм в окружающей роскоши – либо признак слабоумия, либо чего-то недоброго. – Звучит красиво.

Визирь Духовного Пути облизнул сухие губы.

– И почему Вавилонский Дракон должен сидеть взаперти? – решил попытать удачу Психовский.

– Потому что я не могу позволить ему разгуливать, – хмыкнул Заххак. – Да и зачем мне рассказывать слишком много? Но исходя из правил нашего… Духовного Пути, так уж и быть, я проясню слова Бальмедары.

Замечание о Духовном Пути из уст правителя Лемурии звучало особо иронично, но вот только ирония эта перекрывалась гулом в голове – каждое слово Заххака словно дрелью проделывало дыру в черепе, проникая глубоко в сознание, проделывая дыры и в без того уже дырявом от дежавю решете.