12 смертей Грециона Психовского

– Инара, дорогая, – протянула магиня, будто засыпая. – Я отпустила тебя, чтобы ты не была там, взаперти, во мраке. И ты…

– Нет, мама, это я! Настоящая я! Я не умирала, я просто сбежала… – девушка затрясла магиню.

– Но мы сожгли твое тело в аметистовом пламени…

– Это было не мое тело, мама! Я здесь, я не часть Дракона, я – это я!

И тут Бальмедару как холодной водой облили. Она проморгалась – туманная дымка перед глазами постепенно начала таять, и магиня увидела отчетливое изображение своей дочери.

– Инара… – прошептала она. – Так ты жива?..

Бальмедара подалась в сторону дочери, стоявшей на коленях – та подхватила ее.

– Да, да, да… – Инара всхлипнула. – Мне просто стало жалко его, и я слишком поздно поняла, что наделала, попыталась все исправить, но сделала только хуже… боги, ну почему так происходит всегда! Каждый раз, когда ты пытаешься сделать мир лучше, он дает тебе пощечину!

Аполлонский и Психовский молча смотрели на семейное воссоединение. Тишину нарушил художник:

– Почему это всегда так трогательно, – Федор Семеныч шмыгнул носом. – А у меня даже нет ничего, чтобы остановить кровь и щеку перевязать…

Грецион промолчал – он смотрел на Инару, к слову, довольно привлекательную, и думал, что, если бы о нем снимали фильм, волей са́мого шального сценариста между ними могла бы вспыхнуть романтическая линия, и Психовский не был бы против, грех отдавать красивых девушек кому попало, а он – в этом оттиске профессор свято верил в такую истину – уж точно не кто попало. Но все это казалось таким абсурдом и глупостью здесь и сейчас, в стальных рамках настоящей жизни, что хотелось смеяться в голос: Грецион воспринимал Инару как бедную студентку, которая во имя фантомной справедливости натворила дел, завалила сессию и пошла просить о помощи преподавателей, а они, все как один, просили поднять ее юбку – вот она, отчаявшись, и обратилась к первому встречному профессору в университетском коридоре, веря, что хотя бы он ничего не попросит взамен.

Этим первым встречным и оказался Грецион. Только вот так вышло – вселенная любит пошутить и повыпендриваться, – что у профессора, похоже, нашлась аллергия на Вавилонского Дракона. Все равно, что позвать друга на конкурс поедания хот-догов, а потом узнать, что его тошнит от сосисок.

Поток ясных мыслей снова взбаламутил спазм боли.

Грецион, пошатываясь, наклонился к всхлипывающей Бальмедаре.

– Бальмедара, вы знаете, что нам делать?

– Снимать штаны и… – начал было Аполлонский, но профессор показал кулак. – Понял, молчу.

–…но его глаза, – не услышав профессора, продолжила магиня. – Почему они были такими знакомыми, почему…

– Бальмедара, – сжав зубы проскрежетал Психовский. – Скажите мне, черт бы вас…

Грецион закрыл рот руками. Нет, это началось снова, нет, только не здесь, только не сейчас.

Магиня повернула голову – кровоточащая рана от острых когтей стала видна Психовскому в полной красе, порез оказался глубоким.

– В храм, – сказала она. – Зверя нужно вернуть в храм. Но Заххак…

– Погадите-ка, – вдруг вклинился Аполлонский, со скоростью швейной машинки листая блокнот. – Сколько всего было магов? По-моему, не считая вас, я зарисовывал четверых…

Инара и Бальмедара почти одновременно кивнули.

– А скольких приложил Брамбеус? Двоих?

– Да, – ответил Психовский. – И к чему ты вспомнил эту абсолютно бесполезную, идиотскую и тупую…

Федор Семеныч за последние пару дней понял, что в таких случаях Грециону главное не давать договаривать – обрывать пулеметную очередь горящих ругательств еще до того, как спустят курок. Так художник и сделал, напомнив всем о важности арифметических вычислений:

– А куда делись еще двое?

– Три! – заорал Брамбеус так громко, что его услышали бы и на дне морском, тут же прекратив все вечеринки и объявив немедленную эвакуацию.

Маг свалился без сознания. Барон протер лоб запачканным платочком, радуясь, что не потерял его в гуще событий – не то чтобы Брамбеус слишком часто потел, даже при его магистральных размерах обычно нужно было очень постараться, чтобы лоб превратился в филиал городского бассейна с постоянно мокрым полом. Просто сейчас все осложнял один нюанс, который барон воспринял как дополнительное препятствие в самой захватывающей охоте в его жизни – рынок вокруг полыхал.

Языки пламени вздымались вверх и, голодно шипя, переливаясь красно-бурым, накидывались друг на друга, становясь единым целым пожара.

Выслеживать Вавилонского Дракона оказалось не так сложно, Брамбеусу даже не пришлось использовать свои охотничьи секретики, а старому китайцу – алхимическое чутье. Достаточно было просто идти по следам разрушения, ориентируясь на паникующих лемурийцев – так Сунлинь Ван с Брамбеусом и добрались до рынка, где впервые увидели Сируша вблизи, чуть не утонув в глубине его глаз.

Барон, питаемый азартом, решил выстрелить, но слишком поздно вспомнил, что ружье не работает – Дракон зашипел и кинулся на торговые палатки, раздирая ткань и разнося все вокруг.