12 ведущих философов современности

После принятия этого предварительного допущения доказательство зависит только от одного дополнительного требования, а именно — что конституциональные признаки, позволяющие применение психологических понятий, фундаментально отличаются от конституциональных признаков, позволяющих применение физических понятий. Это так, ибо приписывание психологического отношения действующему индивиду (деятелю) требует, чтобы деятель был в достаточной степени рационален в своем мышлении и поведении (что является второй составляющей принципа благотворительности). Это непосредственно относится к деятелям, способным осуществлять поведение, мотивированное тем, что представляется рациональным — в той или иной степени — самому деятелю. Хоть это и не означает, что деятель должен быть совершенно рациональным, это все же означает, что понимание поступков деятелей как таковых требует обнаружения в их действиях паттерна отношений, свидетельствующих о том, что деятель поступает так из определенных разумных побуждений, и что приписывание любой характеристики его действию (по убеждению, желанию или намерению) требует включения его в паттерн других отношений, имеющих логические связи и роли, благодаря чему поведение может быть отнесено к какому-либо умопостигаемому образцу. Это, однако, не требует использования сугубо физических понятий, потому что физические понятия применяются к предметам или состояниям не в силу их содержания, но в силу существующих между ними рациональных отношений. Таким образом, физические и ментальные феномены определяются двумя отличными друг от друга семействами понятий, зависящих от присущих им конституциональных признаков. Если принять во внимание допущение Дэвидсона о том, что строгие законы касаются предикатов одного семейства понятий, то отсюда следует, что не может существовать никаких строгих психофизических законов.

Эпистемологические следствия радикальной интерпретации

Теперь мы вернемся к теме радикальной интерпретации и к той морали, которую можно извлечь из рассуждений на эту тему. Если мы примем позицию радикального интерпретатора за концептуальную основу (то есть за исходную точку зрения, с которой определяется базовая структура понятий говорящего, то, чем должен предваряться разговор о предмете), то какое утверждение могло бы стать определяющим, а не просто выражением некоего аспекта познавательных ограничений положения радикального интерпретатора? Фундаментальное допущение Дэвидсона заключается в том, что в этом смысле сама позиция радикального интерпретатора является базовой, основной. Это допущение приводит к важным выводам об отношениях разума и действительности и нашего познания собственного разума, разума других и внешнего мира. Главный вывод состоит в том, что для того, чтобы радикальный интерпретатор мог применить имеющиеся в его распоряжении данные в теории, структурированной понятиями значения, истинности и деятельности, он должен рассматривать свой предмет: а) зная, что он думает, б) зная, что он имеет в виду, в) зная, что происходит вокруг него в окружающем мире. Зачем? Допустим, что мы можем, как полагает Дэвидсон, идентифицировать отношение говорящего к истинности, то есть наличие убежденности относительно того, какие из его высказываний являются истинными, на основе его поведенческих данных. Положим, что мы можем определить, в каких случаях отношение к истинности высказываний диктуется условиями окружающего мира и что это за условия. Стремление придерживаться истинности является производным от того, как говорящий мыслит мир и как он мыслит значение своих предложений. Как было сказано выше, единственный способ прорваться в этот круг — это предположить, что говорящий верно оценивает свое окружение. Если мы далее примем, что он знает, что означают его предложения, и знает, в чем состоят его убеждения, то он будет стараться придерживаться правдивых высказываний о состоянии окружающего мира, условия которого побуждают его к этому. Если мы правильно определим эти побуждающие условия, то сможем правильно считать смысл предложения и убеждения, в нем выраженные.

Все вышесказанное покоится на допущении, что говорящий в значительной степени прав в своей оценке мира и собственных мыслей и не сомневается в том, что именно он имеет в виду. И если основополагающая предпосылка Дэвидсона верна, из этого следует, что она позволяет установить, что такое быть говорящим и более или менее верно судить при этом о внешнем мире, своих собственных мыслях и значении слов собеседника.