12 ведущих философов современности

Важность этого вывода трудно переоценить. Если это так, то в нашем распоряжении есть трансцендентное гарантированное знание нашего собственного разума, разума других людей (ибо его содержание становится доступным с помощью процедур, выполняемых интерпретатором) и знания внешнего мира. Мы достигаем этого без необходимости оправдывать наши убеждения на основании какихлибо данных, ибо знание в каждой из этих областей возникает как фундаментальное условие нашей способности вообще говорить и мыслить. Так, традиционная философская головоломка о том, как возможно знание о мире и о содержании чужого сознания, была решена не столько лобовой атакой, сколько обходным маневром — отказом от вызова за счет косвенного решения, гарантировавшего тот же результат, но без горестных размышлений о скудной доказательной базе нашего чувственного опыта. Имея эту трансцендентную гарантию, мы, следовательно, имеем возможность оценивать индивидуальные чужие убеждения по тому, как они согласуются с нашей картиной мира, которая — с известным допуском — является верной. В той степени, в какой какое-либо убеждение не согласуется с тем, в чем убеждено большинство из нас (особенно если это касается базовых вещей, доступных чувственному восприятию), тем больше у нас оснований думать, что анализируемое убеждение не является истинным. Напротив, насколько какоето убеждение согласуется с убеждениями большинства и чем больше вес этого убеждения, подтвержденный чувственным опытом, тем больше у нас оснований думать, что это убеждение соответствует истине. Это не означает, что опыт является инструментом познания внешнего мира для индивида, имеющего убеждения. Опыт является здесь лишь каузальным посредником. Чувственный опыт важен в том отношении, что является каузальным посредником между условиями окружающего мира и порожденными ими мыслями о нем, каковые суть — в силу этого — мысли о мире.

Это обстоятельство проливает свет и на другое следствие взглядов Дэвидсона. Так, радикальная интерпретация приписывает содержанию чьих-либо порожденных окружающим миром убеждений наличие условий, формирующих это содержание, и это является конституциональным признаком убеждения. Убеждение относительно даже в тех случаях, когда это одно из наиболее важных убеждений, поскольку, какими бы понятиями ни оперировал говорящий, оно зависит от условий внешнего мира, систематически стимулирующих убеждения говорящего. Таким образом, Дэвидсон является приверженцем философии так называемого экстернализма в отношении содержания мышления — взгляда, согласно которому среди условий, определяющих содержание мышления, есть и условия внешние по отношению к мыслителю.

Результатом явилась глубоко антикартезианская теория разума и глубоко антиэмпирическая теория познания. Антикартезианская направленность заключается в отказе от взгляда от первого лица как методологической основы, а затем и в отказе от взгляда, согласно которому содержание разумного мышления существует само по себе и доступно субъекту вне зависимости от его причастности окружающему миру. Эта теория направлена против эмпиризма, так как отвергает эмпирическую теорию познания и содержания мышления, согласно которой чувственный опыт является для нас решающим доказательством в понимании природы мира и источника наших идей, то есть наших понятий. Согласно последнему взгляду, нашедшему выражение в характерном для двадцатого века виде учения логического позитивизма, считается, что значение предложения следует искать в воспринимаемых чувственным воеприятием условиях, в которых мы можем подтвердить или опровергнуть это значение. Объективность мышления обеспечивается его содержанием, определяемым объектами внешнего мира, которые, в свою очередь, обеспечивают возможность для убедительной интерпретации нашего мышления. Это предохраняет нас одновременно от идеализма и релятивизма. От идеализма тем, что делает наш разум зависимым от мира, а не наоборот, а от релятивизма тем, что гарантирует наличие общего, доступного множеству наблюдателей мира как предмета мышления. Знание мира и других людей не считается основанным на знании самого себя, но все три знания рассматриваются как возможные для любого из них и обеспечиваются нашей природой как лингвистических существ.

Место Дэвидсона в философии двадцатого столетия