120 дней Содома, или Школа разврата

Что ж, я начала. Мы поменялись местами, как он предписал. Но, Боже великий, какая бесчувственность! Я-то вошла в раж, рукав засучила, чтобы способней было его хлестать, битый час тружусь, то хлыстом, то розгами, то хлыстом, то розгами, все напрасно. Старина мой лежит недвижим, словно мертвый. Можно было предположить, что он в молчании вкушает всю сладость этой процедуры. На его заднице не видно никаких отметин, никаких следов от нанесенных ударов. А между тем пробило два часа, тогда как я приступила к нему в одиннадцать. Но тут я вижу, что человек поднимает поясницу, дыра у него расширяется. Я снова прохожусь по нему розгами, появляется кусочек дерьма, я перехожу к хлысту, кусок вылезает и падает на пол. «Ну, ну, смелей, – говорю я пациенту, – вот мы и у цели». Малый поднимается страшно возбужденный, его восставший крепкий член буквально приклеен к брюху. «А теперь ваша очередь, – говорит мне старичишка, – мне только и нужен кусочек дерьма, чтобы кончить». Я принимаю его позу, он опускается на колени, и я откладываю ему в рот специально для него три дня готовившееся яичко. Он держит мой подарочек во рту не больше секунды, но извергает семя в полном упоении. Таких сладострастных корчей я, господа, ни у кого, за исключением вас, не видела, но вы-то признанные мастера этого жанра. Он едва чувств не лишился, расставаясь со своей спермой. А я заработала два луидора.

Едва вернувшись домой, я застала Люсиль еще с одним стариком. Этот без всякой предварительной церемонии заставил ее стегать его по всей нижней половине тела, от пояса до пяток, вымоченными в уксусе розгами. А потом, исхлестав его из всех своих сил, Люсиль должна была и сосать его. По условному знаку девица опускается на колени, дряблые причиндалы трутся об ее грудь, а потом ей приходится принять стариковский инструмент в рот, и вот там-то кающийся грешник не замедлил оплакать свои прегрешения.

Здесь Дюкло исчерпала сюжеты этого вечера. Час ужина еще не наступил, и в ожидании общество позволило себе немного попроказничать.

– Прямо, президент, для тебя рассказано, – начал герцог, – ты сегодня, как я вижу, можешь воспользоваться двумя способами разрядки; хотя не в твоих привычках терять за один день столько спермы.

– Готов побиться об заклад на третий способ, – ответствовал Кюрваль, поглаживая ягодицы Дюкло.

– О, на все, что захочешь! – воскликнул герцог.

– Но с одним условием, – продолжал Кюрваль, – пусть мне будет позволено все.

– А вот это нет, – возразил герцог, – ты хорошо знаешь, что мы договорились о некоторых вещах, не допускать их до срока. У нас бесчисленное количество возможностей для ублажения похоти, но мы условились, что пользоваться каждой будем лишь после того, как нам приведут несколько примеров именно этой страсти. И однако, судари мои, каждый из нас переступал через эти правила. Много есть особых удовольствий, которые мы равно должны были бы себе запретить до времени, когда о них нам расскажут, но которые мы себе все-таки позволяли, лишь бы это происходило взаперти, в наших тайных комнатах. Ты только что и предавался с Алиной таким забавам; иначе с чего бы ей так пронзительно вопить, а теперь прикрывать грудь платком? Так что, давай-ка выбирай: или эти таинственные удовольствия, или те, которым мы предаемся прилюдно. И если твой третий способ будет в границах двух этих, я ставлю сотню луидоров, что у тебя ничего не получится.

После такой отповеди президент осведомился, позволят ли ему удалиться к себе с кем ему заблагорассудится. Ему разрешили, поставив лишь одно условие: при этом должна присутствовать Дюкло, и лишь она удостоверит, сумел ли он извергнуть сперму.

– Что ж, – сказал президент, – согласен!

Для начала он подставил свой зад под плети Дюкло, и она отсчитала ему пятьдесят ударов. Покончив с увертюрой, он повел за собой горячо любимую свою подругу Констанцию; его сочли нужным предостеречь от каких-либо действий, могущих повредить ее беременности. К Констанции он пожелал присоединить свою дочь Аделаиду, Огюстину, Зельмиру, Селадона, Зефира, Терезу, Фаншон, Шамвиль, Дегранж, ну и Дюкло с тремя прочищалами.

– Проклятье, – возмутился герцог. – Мы не договаривались, что ты возьмешь столько вещей!

Но Дюрсе и епископ встали на сторону президента: вопрос количества не имеет, мол, никакого значения.