120 дней Содома, или Школа разврата

Итак, президент заперся со своей командой, и через полчаса, которые епископ, Дюрсе и герцог с оставшимся войском провели отнюдь не за чтением молитв, первыми вернулись к ним Констанция и Зельмира, обе в слезах. Вскоре появился и президент с остальными. Дюкло засвидетельствовала отменные мужские качества президента и объявила, что он по праву заслуживает миртового венца. Читатель извинит нас, что мы остережемся сообщать, в чем заключались забавы президента, – обстоятельства пока не позволяют нам этого; но президент выиграл заклад и это главное. «Вот эти луидоры и пойдут на уплату штрафа, к которому, боюсь, меня скоро приговорят!» Эти слова президента явно показывают, что этот злодей заранее готовился совершить преступление и что он понимал, что подвергнется за него наказанию, но тем не менее и не помышлял от него отказываться.

Остальная часть вечера не заключала в себе ничего необычного, и мы поспешим перенести читателя в следующий день.

День восемнадцатый

Сияющая, наряженная, блистательная еще более, чем всегда, Дюкло так начала повествование восемнадцатого своего вечера.

– В то время я только что приняла некое создание, крупную и в теле девицу. Звали ее Жюстиной, двадцати пяти лет, ростом пять фунтов шесть дюймов, сложена, как трактирная служанка, но с прекрасными чертами лица, отличной кожей и телом как нельзя лучше. Так как мое заведение очень часто посещала та порода старых греховодников, для которой наслаждение неразрывно связано с причинением им боли, я подумала, что такая здоровенная девка окажется хорошим подспорьем для моего дома.

Уже назавтра после ее прибытия, чтобы проверить, так ли уж велики ее таланты истязательницы, о которых мне все уши прожужжали, я натравила ее на старого полицейского комиссара, которому требовалось, чтобы его немилосердно хлестали от груди до коленок и от лопаток до окороков до тех пор, пока его всего не зальет кровью. Все это было отменно исполнено, а затем распутник по-простецки задрал барышне подол и обрызгал спермой весь ее зад. Жюстина держалась как истинная подвижница Киприды, и наш сластолюбец польстил мне, я-де обладаю настоящим сокровищем, и он отныне будет пользоваться услугами только этой мастерицы.

Чтобы она видела, как высоко я ее оценила, несколько дней спустя я свела ее с одним заслуженным кипридиным ветераном, которому требовалось более тысячи ударов хлыстом по всему телу, а после того, как его исполосуют в кровь, надо было еще, чтобы девица помочилась себе в ладошку и потом размазала мочу по наиболее пострадавшим от порки местам. Совершив растирание, она должна была снова приняться за работу хлыстом, а когда старик изольется, девушка обязана была собрать в ладонь пролитый им сок и во второй раз натереть его новым бальзамом. И снова моя новая питомка проявила себя с наилучшей стороны, и с каждым днем похвалы в ее адрес звучали все громче. Но вот выставить ее против следующего ратоборца оказалось невозможно. Этому странному субъекту от женщины требовалась только одежда, а под женской одеждой должен был скрываться мужчина. И каким оружием приходилось действовать этому ряженому? Нет, господа, отнюдь не обыкновенные розги – крепкая связка толстых ивовых прутьев, которые буквально рвали бы ягодицы – вот что требовалось нашему страстотерпцу. По правде говоря, это дело малость отдавало содомией, но я не могла особенно возражать: завсегдатай у Фурнье, издавна и искренне привязавшийся к нашему дому, он к тому же занимал такое положение, что мог быть весьма для нас полезным. Я без труда подыскала смазливого юношу, случавшегося кое-когда у меня на посылках. Я снабдила его ивовыми прутьями и, как вы догадываетесь, устроилась понаблюдать за этой церемонией, оказавшейся презабавной. Гость сначала долго разглядывал мнимую девицу и явно нашел ее вполне в своем вкусе; он влепил ей пяток-другой поцелуев, от которых за милю несло недозволенным, затем обнажил свою задницу и, по-прежнему делая вид, что не замечает маскарада, попросил как следует растереть ему ягодицы. Мальчика я хорошо подготовила, и он, ничуть не удивляясь, просьбу выполнил. «Ну а теперь, – говорит сладострастник, – отстегайте меня и, смотрите, без всякого снисхождения».